Владимир Эйснер - Гранатовый остров (сборник)

В «обдирочной» включили верхний свет. На столе была постелена скатерть, стоял чайный прибор, в корзинке – печенье и шоколад.

– Садись с нами, – сероглазая хлопнула по свободному стулу рядом с ней.

– Спасибо, девушки. Мне еще на ту сторону бежать.

– Пережди. Последняя вахтовка в десять.

– Зачем? Я напрямик.

– Не советую. Вчера ледокол прошел.

– А мне пилоты говорили: позавчера. Уже прихватило канал при ветре таком.

– Тогда вот что, – Роза встала и принесла из соседней комнаты небольшой железный ящик, в каких механики держат инструменты. Вынула из него напильник на деревянной ручке. Уложила напильник на цементный пол и резко ударила молотком. Сталь раскололась посредине, образовав острые, рваные края. Половинку с ручкой на ней Роза протянула мне.

– Держи. Если вдруг провалишься, этим когтем себя вытянешь.

– У меня нож.

– Руки порежешь. Да и соскальзывает, ломается, неужели не ясно?

– Ясно, Роза. Мне приходилось.

– Вот! Не фраерись!

– Спасибо.

– Будь ласка. А теперь не дури и садись за стол. Горячее в мороз не лишне.

В общежитии строителей, где я был прописан, ужинали двое мужчин. Бутылка питьевого спирта стояла на столе. Мужики были уже «тепленькие», но стопка белья и два одеяла лежали на моей кровати. В этот поздний час кто-то сбегал к прачке на дом.

– Спасибо, парни. А где остальные?

– Суббота. По бабам! – объяснил старший из мужчин, каменщик Савелий Костыркин. – Вертак в пять сел. Где пропадал-то?

Костыркин раньше работал охотником. Но потом бросил «эту собачью жизнь» и перешел на работу в пмк.

– На складе. Пушнину дорабатывал.

– Розку-то видел? Тама она?

– Какую «Розку»? – мне и раньше был неприятен этот рослый кривоногий мужик с криминальным прошлым, а тут прямо закипело внутри.

– Ну, еврейка эта. Симпотная такая. Мужик у ей в тундре три зимы как пропал. Санька Грушевский. Шкаф был метр девяносто на сто двадцать кило. Собаки вернулись, а нарты пустые!

– И что, не нашли?

– Так ночь. Где искать? Не искали. Уже в февралю менты на вертаке прошлись низенько, дак если и был труп, задуло давно.

Как снег сошел, она еще раз вертак выпросила. Обратно ниче не нашли.

Дак она с милиции не слазила, пока ей мента в помощь не дали, пешком значит. И с сыном. Два месяца в тундре. Все путики протопали, овраги смотрели. А че смотреть? Еслив «босой» на лед утащил, то тю-тю!

– Так она что же, одна на зимовке?

– В путину [6] Путина – Сезон рыбной ловли. бригада у ей рыбацкая. И дети. А зимой че ж, – одна.

– Так ведь ночь три месяца!

– На собаках. Они и в пургу домой привезут.

– А волки-медведи?

– Карабин у ей, ты че?

Боже мой! Я вспомнил себя самого под зеленым светом сияний по восемь, по десять часов в тундре. Когда и больше, как погода. Минус тридцать – это в радость. Терпимо. Возвращаешься – изба выстыла. Не до чаю. Дров в печку – и спать. Если вдруг метель и не надо на путик, то праздник. Отпуск.

На вездеходе кабина. А собачья упряжка – это на ветру.

– Что же она сейчас-то в поселке?

– Дак еврейка жешь. Хитрая. Как самая ночь, середина декабрю – посередь январю, так она сюда ныряет. Вроде как пушнину сдать. Дети, праздники, халам-балам. Начальство – как не видит, не знает. Ранше дело заводили, еслив участок бросишь. А щас, при Горбаче, послабуха пошла, никто ниче не боится.

А в этот год она по делу. Песца много. Любители сдают – завал. Обдирать некому, желающих приглашают. Дак че я говорю, – ты же знашь приказ-то?

– Знаю.

– Розка, говорят, по сорок штук в день делат, как орехи щелкат. Две сотни в карман. За день. Это на материке-то месячна зарплата. Инженерная. Ловка! К ей многие клеились по вдовьему делу. Всем – шиш! Я – друг ведь Сашкин. Рядом стояли. Тоже в прошлом годе зашел к ей. Мол, так и так. Не-е-е. Че ты-и! Как кошка – спину дугой и кш-ш-ш! Не порти, грит, памяти, иди с Богом!

Савелий набулькал себе полстакана разведенного спирта, выпил залпом, схватил кусок мяса с тарелки, стал жевать.

– Бушь?

– Нет, с утра работы много.

– Ну, как знашь. Нам больше останется.

Я принял душ и постелил постель. Сходил на кухню, включил чайник. Савелий, уже пьяный в грязь, все сидел за столом, уронив голову на руки, и бормотал про себя.

– Ну-ну, поживи, поживи одна… плох я тебе, плох? Походи, походи одна… год походи, два походи… а нет – туда же пойдешь… туда же пойдешь… туда… не вернешь…

Я все ворочался на постели. Костыркин, думалось мне, знает больше о пропавшем без вести охотнике, чем вдова и милиция. И приснился мне затвор от карабина. Лежал он, холодная кривая железка, в уютном «сейфе» Розы Соломоновны, и я все пытался скинуть его рукой, все пытался стряхнуть его, выбросить, не гоже железяке в таком нежном месте. И проснулся с зажатым в руке углом подушки.

Почти месяц пробыл я тогда в поселке, а в середине января вернулся попутным бортом на свою зимовку.

Вскоре услышал по рации новость: Роза Соломоновна замуж вышла. И пишется теперь Петере. Юриса Петерса, высокого светлоглазого латыша, я знал. Раньше Юрис работал у геологов механиком. Был он спокойным, рассудительным человеком, и я мысленно пожелал этой паре здоровья и долголетия.

В середине марта я вернулся в поселок и сдал пушнину, на этот раз нормальную.

Многие охотники уже работали на припае: добывали нерпу. Присоединился к ним и я.

В нашу группу направили на практику студента-охотоведа из Иркутска.

Звали его Андреем, и он не столько учился охотничьему ремеслу, сколько бегал с фотоаппаратом. И приспичило ему заснять нерпу в момент, когда она выныривает для вдоха и расталкивает носом тонкий свежий ледок.

Видя его неопытность на льду, я отдал ему «коготь» Розы Соломоновны. А через два дня, когда мы спокойно обедали в избушке, Андрей ввалился в дверь из последних сил. Одежда на нем была покрыта ледяной корой и грохотала как жестяная.

Мы раздели его. Растерли докрасна. Кто свитер с себя снял, кто рубаху, кто штаны, одели в теплое, чаю налили: рассказывай! А он только клацает зубами по стакану, ни говорить, ни пить не может. Когда чуток отошел, объяснил, как из трещины выбрался. Обломок напильника раз за разом впереди себя на льду втыкал и подтягивался.

– Спасибо Вам, – уставил он в меня благодарный взгляд, – без этого «когтя» я бы… – и заплакал.

– Не мне спасибо, – и я рассказал собравшимся, при каких обстоятельствах этот «коготь» получил и кто его в одну минуту изготовил.

Через пару дней я встретил Розу Соломоновну на выходе из магазина.

– Здравствуй, Роза, и поздравляю! Юрис – хороший мужик. Дай-ка сумки!

– Возьми, а то набила доверху – руки отпадут. Здравствуй и ты!