Владимир Броудо - Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга вторая

Не углядел – и всё – в кювете,
И, заложив опасный крен,
Попасть в надёжный плен
Орешниковых веток.

Нет парной – значит это не баня.
Так, дешёвый помывочный цех,
Где железные трубы и краны
Приколочены к стенам наспех.

И где лавок стоят постаменты,
Непригодных к другому плит,
Где пол портленд цементом,
От души, аккуратно залит.

Где оконная рама бледнеет
Одиноко в пространстве большом.
Где тела молодые белеют
Всех, вошедших сюда нагишом.

Сыро, сумрачно, грязная пена
Ручейками по полу скользит
Из оков лабиринтного плена
К водостоку, где шапкой торчит.

В кране тужится каждая гайка
В ожиданье грозящей беды,
Гулко вторит погнутая шайка
Под бурлящим потоком воды.

Звуки множатся быстро, крикливо,
И движенье сплошное царит.
Чёрный мрак по углам сиротливым
Наказаньем грядущим висит.

Пар клубится столбом, только зябко,
И мурашки по коже бегут.
А мочалка, как мыльная тряпка,
Не берёт почерневший редут.

Командир приказал нам – и точка —
Эту баню к чертям разобрать.
Было б лучше бульдозером в клочья
Всю постройку с землёю сравнять.

Чтобы в памяти вдруг не осталось,
Чтоб развеять кощунственный дух,
Где убогость лежит и усталость,
Где скопленье назойливых мух.

Край земли – от того и кругом несуразное.
Моросящий иголками дождь.
Темь ночная. И грязь непролазная,
Что ни шагу ступить – не пройдёшь.

Не спасает накидка от холода.
Да и что тут накидка – в домах
Стены ветром по швам распороты:
Гулкий свист на дверных косяках.

Чтобы как-то согреться (укромно как!),
Днями «жгли» электрический ток,
Чтоб светился малиновой кромкою
Из вольфрамовой нитки моток.

Командир и НШ с возмущением
Упрекали, мол, будет пожар,
Только всякую муку сомнения
Гнал из нас полуночный кошмар.

То задумано было, иль случаем,
Только эту убогость прервал
«Бытовик», что затеял отмучиться,
И железное сердце сорвал.

И, как всякое дело поспешное,
Учинил среди ночи аврал,
Когда мгла ледяная, кромешная
С ветром скользким устроили бал.

Без воды, без тепла, электричества
На холодно-голодном пайке,
Боевая готовность со спичками
На расквашенном вдрызг пятаке.

Руки в саже и лица прокопчены,
И рубцами желтеют черты,
И шинели соляркой промочены,
И на ранах белеют бинты…

Время хитрое в памяти вытравит
Беспощадно любой уголок
И стараньями юности выправит
Даже этот осенний листок.

Рыжий чёрт. А всё – он,
Ловелас, интриган и проныра,
Убаюкал зайти в гарнизон
По друзьям и знакомым квартирам.

Сам – невинность. Так многие лгут,
Будто только для общего блага.
Там тепло, и давно уже ждут
Вот такие же души-бродяги.

Неприкаянные, без прикрас,
Без железных засов и ограды,
С воспалёнными веками глаз
От бессонницы, частых нарядов.

В кителях, галифе, сапогах,
В замусоленных, потных рубашках,
Исцарапанных, в грязных бинтах,
Ядовитой соляркой пропахших…

Испещрённые сетью морщин,
Островками колючей щетины
И в плену беспощадных седин,
Разбросавших пласты паутины.

Лилась водка с хорошим вином,
Было мало дешёвой закуски,
Дым табачный висел над столом,
Половицы скрипели до хруста.

Свет едва пробивал абажур,
Серой пылью ложился на стены,
Потолок, и ложился на шнур
Для просушки белья и антенны.

Занавески холодную мглу
Не пускали, на раме бледнея.
Прямо на пол в пустынном углу
Были свалены в кучу шинели.

Было шумно, и было тесно,
Было много терпимой бравады,
Были шутки, и было смешно
Средь грохочущей вкруг канонады.

Был, конечно, занозистый спор,
И костёр распалялся насмешкой,
Не смолкая, звучал разговор
Тут и там, беспредметный, и в спешке.

Была глупость, и была хвальба,
И картошка в мундирах из лета,
Была в форточку даже стрельба
Из не сданного в часть пистолета.

Ликованье горячих голов
Прорывалось неистово в речи,
Говорили взахлёб, ветер слов
Нас обманом коварным калечил.

Пили дружно за общий успех,
И за бога войны, и за званья,
За здоровье, и пили за тех,
Кто на службе, в пути, на заданье.

Была пара отчаянных глаз,
Что веселью эффект придавала,
Даже самых отважных из нас
В беззащитных существ превращала.

А потом была жгучая ночь,
Обручами сдавившая стужа.
Но желание жить, превозмочь,
Словно пар, вырывалось наружу.

И хотелось, не медля, кричать
В небо чёрное с жёлтой заплаткой,
Звёзды яркие жадно срывать
И на землю бросать в беспорядке,

Чтобы счастья хватило на всех,
Чтоб звенело, играло палитрой,
Бить подошвами выпавший снег,
Уже чёрною ночью налитый.

И сорваться, зачем-то бежать,
Задыхаясь, сквозь кашель, с хрипотцой,
Километры шальные считать
И напиться воды из колодца!

Я сквозь сон очень часто слышу,
Как грохочут в ночи дизеля
И как просят, они, меня
(Будто я самый главный, высший):

Прекратить этот жуткий бег,
На мгновенье хотя бы очнуться,
Чтоб соляркою не захлебнуться
И замолкнуть уже на век.

Постоять, отдышаться,
Сбросить спазмы с летящих сердец,
Отдохнуть от удушья колец,
От давленья шипящих масел.

Сколько можно по жилам гонять
Непрерывно бурлящую воду
День и ночь, несмотря на погоду?
И ещё никому не пенять,

Что форсунки «забиты» нагаром,
И приходится долго «чихать»,
И станиною гулко дрожать,
На поршня принимая удары.

Может, это и нужно кому,
И его ожидает награда,
Что собою заслонит досаду
Снопа искр в выхлопную трубу?..

Я сквозь сон очень часто слышу,
Как грохочут в ночи дизеля,
Как они окликают меня
С каждым звуком всё глуше и тише!

Ночью сопку совсем замело,
Словно саван накинула вьюга…
И спасение наше тепло —
Лишь мираж в отопительных трубах.

У бессонницы только глаза,
Только сажа и белые зубы,
И по-русски не может сказать,
Что такой нам поставили уголь.