Владимир Броудо - Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга вторая

Тишину и железо машин,
Трубки, кабель, стекло, рукавицы,
Сводит мышцы мальчишечьих спин,
Клеит инеем напрочь ресницы.

Бесконечная тонкая вязь
Звёзд, застывших в пространстве.
Жаль, но только она не зажглась,
Мысль, о нашем земном мессианстве.

От усталости падали в сон
Вдоль кабины шинельною лентой,
Мы же, двое, попали в полон
На антенном прицепе под тентом.

Эту цель не найти ни за что, никогда
Нашей узкой антенной иголкой,
Как от боли, ревут привода,
Влево – вправо ныряя без толку.

Горизонт мы обшарили весь,
Мы по сопкам лучами скользили,
Протыкали восходную взвесь,
Дизелями нещадно чадили.

Если б польза была от того,
Мы на брюхе бы землю пахали,
Целину неприступных снегов
Мы б ладонями рук разгребали.

Мы бы много ещё и чего…
Нам ещё предстоит и немало,
Чтобы звёзд в лейтенантский погон,
Ну, хотя бы чуть-чуть перепало.

Что за связь? Только трели морзянки,
Что в наушниках ловит радист…
Построенье. «Прощанье славянки».
Да сирены, сорвавшейся, свист.

Пёстрых женщин печальная группа
У потухших внезапно окон.
Часовой неподвижный в тулупе.
Поредевший в строю гарнизон.

Замполит не кривит душою,
Что готов нас всех расстрелять,
Если мы в Забайкалье стеною,
Вгрызшись в землю, не сможем стоять!

А погрузка – забота простая:
В норматив чтоб стоял эшелон,
Когда стрелки часов хлестают
Лейтенантов со всех сторон.

Чтоб машина с натужным рёвом,
За собою таща прицеп,
Жгла сцепление снова и снова,
Как единственно верный рецепт,

Чтоб проехать, едва не касаясь,
Миллиметры считая, с бортом,
Всеми шинами в пол упираясь,
Жадно воздух хватая ртом.

Чтоб мостки на предел выгибались.
Заглушая и грохот и хруст,
Неуклюже платформы качались,
Принимая ответственный груз.

Подгоняют прицепы вручную,
Навалившись на раму гурьбой,
Крутят дышло напропалую,
Чтобы выправить разнобой.

Войсковая потом работа,
В ход и гвозди идут и бруски,
И с утра до седьмого пота
Поднимаются вверх молотки.

Показатель высокой закалки:
Сталь на стяжках трещит и звенит.
Перекрёстно вяжутся балки.
К доскам пола фаркоп прибит.

Проверяют чехлов крепленье,
Как домкрат зашплинтован чекой,
Да вода с ядовитым шипеньем
Мчит из блоков горячей рекой.

Перестук, переклик, перебранка.
Как обычно, лютует мороз.
Поле чистое – полустанок,
Лишь за рампою кустик лоз.

Семафор беспричинно сорвался
И навстречу, вперёд побежал,
Не петлял по пути, не метался,
Средь сомнений впотьмах не блуждал.

Не кричал, не ревел оглашено,
В глубине тайной целью томим,
С нерастраченным временем рвеньем
Быть старался служакой лихим.

Угрожающе вытянув шею,
Возмущённой поднятый волной,
Красным светом сильней пламенея,
Он вдруг стал неприступной стеной.

И, тревогу усилив гудками,
Многотонною ношей своей,
Эшелон засвистел тормозами
И захлопал замками дверей,

Утонул в скрежетаньи и стонах.
Что застигнуты были врасплох,
Задрожали надрывно вагоны
Подавляя трусливости вздох,

Дымку лёгкую наважденья…
Поезд только лишь пыл загасил,
Прокатился приказ: построенье
Караула и внутренних сил.

Это станция Магдагачи.
Вот засыпанный снегом перрон.
Ёлки с ветром о чём-то судачат
Языками мохнатых крон.

От мороза дрожат осинки,
Тонконого взметнувшись ввысь,
С их вершинок слетая, снежинки
В серебристую ленту сплелись.

Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.

Прокатилось, что полчаса
Эшелону стоять в Магдагачах.
Командир, разлепляя глаза,
Боевую поставил задачу:

Чтоб чего не случилось в пути,
Осмотреть и проверить крепленье,
Чтобы технике не сойти,
Не сорваться во время движенья.

Треть версты пробежать – ерунда.
Только в самом конце состава,
Три коротких гудка поезд дал
И на станции нас оставил.

Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.

Поезд мчался на всех парах,
Он с ветрами играл вдогонку
Так, что свист раздавался в ушах,
И звенели, застыв, перепонки.

Слёзы градом катились из глаз,
Камнепадом слетая по лицам…
Что по сцепкам бежать. Вот где КрАЗ…
Как к нему на ходу подступиться?

Есть в характере наших людей
Беспощадность к последней рубашке,
Усмехнуться друзьям озорней,
Чтоб те дали скорее отмашку.

Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.

Близко к борту поставили КрАЗ,
Нам никак не пробраться под днищем,
Не ползти, разгребая грязь,
Не дышать ядовитым пылищем.

И цепочкой пошли по борту,
На крепленье платформы надеясь,
Чтоб не ухнуть туда, в пустоту,
Где ветрище ревёт, сатанея.

Прижимались к машине сильней,
И таили, держали дыханье,
И искали опору прочней
В непрерывных скачках и метаньях.

Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.

Мы хватались за стропы чехла,
И кричали в поддержку сквозь вьюгу,
Что в мохнатых вершинах спала,
А сейчас разгулялась по кругу.

Воздух сузился и почернел.
Стали сумерки быстро сгущаться.
Пистолет на ремне тяжелел,
Начинал кобурою цепляться…

Били в тамбура дверь и в стекло,
Били даже прикладом и в люки…
Наконец-то и нам повезло:
Проводница услышала стуки!

Подъём шестнадцать километров.
Слов нет – серьёзный перевал.
«Урал» взревел грудною клеткой,
Когда про то от нас узнал.

В нём жило что-то человечье:
Идти, и выбора здесь нет.
Стена глухого бессердечья:
Давай, давай, – кричит в ответ.

Двенадцать тонн на сцепке сзади,
Двенадцать тонн без тормозов!
И одного лишь только ради,
Чтоб быть у самых облаков,