Владимир Любицкий - Век годами не измерить (сборник)

– С тем и помру, наверное, – не к месту улыбнулась она и снова утёрла глаза: – Вот привёл Господь перед смертью повидать русских людей…

Муж её, голубоглазый, с глубокими морщинами на длинноватом лице, оказался профессором университета с украинской фамилией Кавун. Он повёл гостей по винтовой лестнице на второй этаж, в свой кабинет, сплошь обставленный книжными шкафами.

– Располагайтесь, племя младое, незнакомое… Знаете, кому принадлежат эти слова? – поинтересовался как бы невзначай.

Стребыкин с товарищами потупились было в некоторой растерянности, но Морозов с Нуждиным не подкачали:

– Пушкин! – выпалили в один голос.

– Верно, – почему-то возрадовался старик. – А вот в этих креслах, где сидите вы…

Ребята враз заёрзали, ожидая новых великих имён. И почти не ошиблись:

– …сиживали Максим Горький, Владимир Маяковский, Ильф и Петров. Я, кстати, пишу сейчас воспоминания об этих встречах… Знаете, я бы очень хотел познакомить вас со своими студентами – жаль, времени у вас мало. Может быть, как закончится эта проклятая война… А то ведь некоторые из них думают, что вы – действительно красные. То есть – краснокожие!

И Кавун заклокотал слабеньким, хрипловатым смехом.

На прощание он пожал всем руки, а Морозову, с которым весь вечер проговорил о литературе, даже подарил трубку.

– А чего это у неё голова чёрта? – полюбопытствовал Александр Новиков, когда они вышли на улицу.

– Мефистофель это! – пояснил Морозов. – О нём писал великий Иоганн Вольфганг фон Гёте.

– Немец? – возмутился Новиков. – Да чтоб я одним духом с немцем дышал?!

– Не всякий немец – фашист. А книги Гёте Гитлер сжигал на уличных кострах, понял?

Неожиданно они услышали сзади взволнованный крик:

– Рашен! Рашен сейлорз!

К ним подбежала молодая женщина с пышной, сбившейся причёской.

– Сорри, простите… – заторопилась она объяснить своё появление на вечерней улице. – Вы так громко говорили… – смущённо улыбнулась. – Вы русские! А я из Владивостока – там мама в 19-м году вышла замуж за американского солдата… Она очень много рассказала… правильно я говорю – рассказала?

– Рассказывала, – поправил Нуждин.

– Да, рассказ…зы-ва-ла о России… Но она долго болела и умерла, оставила меня с маленьким братишкой… Теперь я работаю, чтобы его кормить. Здесь недалеко, в ночном клубе для моряков. Война… – закончила она грустно. – А у вас в России есть девушки для моряков?

– Наши девушки работают на заводах, – почти зло ответил ей Стребыкин. – Или воюют!

– Воюют? Но война – не женское дело! А на заводах… это ведь так тяжело!

– А ты слышала про Зою Космодемьянскую? – спросил Нуждин.

– Зоя? Разве есть такая кинозвезда?

– У неё звезда поярче – звезда Героя Советского Союза!

– О-о, это, наверное, очень популярная звезда… Вы её любите?

– Уж конечно! – в сердцах проговорил Нищенко.

– Так это ваша девушка? – повернулась к нему незнакомка. – А она вас любит? И ждёт?

Ребята только молча переглянулись.

– Я вижу, вы торопитесь на службу… Но я так счастлива, что смогла встретиться с русскими!.. Сорри, сегодня я очень устала – было много клиентов. Но завтра… Приходите завтра в клуб моряков. Я постараюсь… у нас много хороших девушек… вам будет весело!

Она сделала воздушный поцелуй и, помахав рукой, скрылась в темноте.

Нищенко брезгливо сплюнул и сжал кулаки:

– Вот тварь! «Будет весело!»…

– Витя! – приобнял его Лемперт. – Она не виновата – слыхал ведь: братишку надо на ноги поставить…

– А я бы, пожалуй, не отказался, – мечтательно зажмурился Новиков. – Чуток старовата, но ещё вполне…

– Знаешь! – схватил его за грудки Нищенко. – Я тебе сейчас… морду твою сопливую…

Отнимать от него щупловатого Новикова бросились уже и Стребыкин, и Нуждин.

– Да я как представил, что моя… могла бы вот так… в клубе для моряков!..

– Ох, братцы, скорей бы в бой! – вздохнул Жигалов.

А в это время…

– Ну что ж, помянем Дмитрия Федоровича Гусарова… Невесёлый нынче праздник получается! – проговорил Трипольский, стоя в своей каюте на флагманской С-56 в окружении командиров «эсок».

– Я хорошо его знал, Александр Владимирович, – вымолвил Григорий Иванович Щедрин. – Сильный был командир, настоящий…

Выпили сурово, не чокаясь.

– И полпути не прошёл, – продолжил Лев Михайлович Сушкин.

– Ему и по службе ещё бы идти да идти! – добавил Трипольский, вкладывая в свои слова уже другой смысл.

– Интересно, как там Комаров движется?.. Может, нам сподручней теперь всем вместе плыть? – предположил Братишко.

– Путь ещё долгий, – не то поддержал, не то усомнился комдив.

– Давай-ка, Дмитрий Кондратьевич, мы за тебя выпьем. Как там ребята твои спели? «Не видать ни дна и ни покрышки нашему Братишке»?

– А молодцы, в самом деле! – восхитился Иван Фомич Кучеренко. – Такую песню сочинили! Надо бы слова переписать – пусть и мои разучат.

– А Кучеренко с братишкой не рифмуется! – съехидничал Сушкин.

– Ничего, там речь о братстве – это важнее рифмы.

– Погодка-то портится, – заметил Братишко, когда стали расходится по кораблям.

– Если тучки сбились в кучки, жди хорошего дождя, – продекламировал Сушкин. – Так мои земляки говаривали.

– А дождь – к удаче! – подхватил Кучеренко.

– Ну, братцы, до следующей встречи, – обнял друзей Трипольский. – Держать курс!

– Есть держать курс!

Тихий океан

Ровно стучат дизеля, безостановочно и мощно вращаются винты, вспенивая за кораблём белоснежный след. На расстоянии нескольких кабельтовых, в кильватер друг другу идут вторая, третья, четвёртая лодка. И за каждой остаётся такая же ослепительная полоса. Да и весь океан сверкает на солнце – иной раз кажется, что оно бьёт прямо из-под воды. Командир С-54 Дмитрий Братишко и зенитчик Пётр Грушин на мостике вынуждены нести вахту в тёмных очках.

На перекур выбираются на палубу ещё несколько человек – Александр Морозов, Анатолий Стребыкин, Сергей Чаговец. Следом появляется офицер связи лейтенант Орлов – из числа приданных дивизиону американских сопровождающих. На Морозове тоже солнцезащитные очки, но не такие, как у вахтенных, а щеголеватые, в роговой оправе, с фирменными наклейками в уголках стёкол.

– В Сан-Франциско прибарахлился, что ли? – любопытствует Чаговец.

– Ну, ты скажешь! «Прибарахлился»… Это чейндж! – с достоинством отвечает Морозов.

– Подарок?

– Вроде того. От девушки. Я ей – красную звёздочку, она мне – очки. По-ихнему – чейндж, по-нашему – обмен.

Услышав это, лейтенант Орлов иронически хмыкнул – даже поперхнулся дымом.

– Обмен называется! Девушка вам – полезную вещь, а вы ей – что, химеру?