Игорь Агафонов - Соблазн. Проза

– У тебя же есть своя тарелка, – догнал его голос Нади. – Зачем ты из общей черпаешь?

– Н-ну! – нукнул по-ребячьи Сява, но примолк – видимо, подавив в себе протест, а может, поперхнувшись…

Тимофей вышел во двор.

– А мне, стало быть, стакана воды не предложили… – глянул на часы. – За шесть (!) часов ожидания.

И вдруг все мелочи, которым он раньше не придавал значения, разом всплыли в памяти, как мусор в помойном сосуде с жидкостью, задетый нечаянно и едва не опрокинутый. Взгляд его на супругов нацелился с напряжённой зоркостью, стал пристрастней. Вот он Сява Елизарыч – смеётся когда, зубы вперёд выпячивает и губа верхняя у него приподымается при этом, обнажая дёсны – щерится как бы, готовясь укусить… А Надюша? Подбородочек и покатый лобик сходятся в остренький, чуть горбатый носик, роток небольшой, но тоже с острыми зубками («Как у пираньи, однако, ёлки-палки!» – ахнул мысленно Тимофей. – Как же я раньше-то не разглядел, не разобрался?»), маникюр безупречен – что на руках, что на ногах. Формы складного тела всегда обтянуты блузкой и юбкой… Однако чего-то всё же не достаёт в её облике и фигуре. И осенило: лисьего роскошного хвоста. «Ну, хоть бы тогда чернобурку на плечи накинула, что ли!.. Стра-анный, странный конгломерат, ей-ей: рыба-пиранья и кусачий зверёк. И смех её под стать муженьку – самодовольный!»

Вспомнил также, как в первый приезд попотчевали его крыжовником прямо с куста – с названием «мечта детства» и вишней с ветки (также то есть немытыми), отчего Тимофея позже распучило. И бульон с бараниной за обедом, хоть и понравился ему очень, праздником живота не стал. Оказался, что называется, не уместен после плодовых. А он, Тимофей, ещё хотел узнать: «Что за специи использованы?» – польстить хотел, видишь ли.

И, удивляясь тому, что так сильно задет невниманием хозяев, Тимофей медленно пошёл по усадьбе, оглядывая всё вокруг уже неприязненно-хмуро.

Мимо боковой стены дома с запасным выходом – к вольеру с двумя рыженькими небольшими добродушными лайками – лают, как приветствуют, накручивая хвостами… «Так и не узнал, что за порода».

– Я на корточках сижу, я на Бобика гляжу. До чего же, до чего же, до чего же он хорош. Нет, не то…

Две остренькие любопытные мордочки смотрели на Тимофея весёлыми карими глазками и будто чего-то ждали.

– Хорошо. Тогда так. Зрит и слышит Миша Машу, Маша варит Мише кашу… А, вот оно что!

При имени Миша хвостом вильнула собачка справа, при имени Маша – слева…

– Что же это, ёлки-палки, такое?..

Этот вопрос был, скорее всего, уже не к собачкам.

Мимо голубятни… «А-а, вот откуда метафоры о благородных голубях и сизарях… И про собачек также… Отсюда, отсюда метафорит. Всё, что под носом – в дело пустить… Не пропадать же добру. Как там у него?.. Сколько не давай сизарям, всё будут копаться, друг друга клевать… Иное дело – благородные… Уж не в князья ли ты пробиваешься, Сява?.. Интересно, с прицелом на благородное потомство? Или самому ещё титул надобен?..»

У гостевого дома метров на шестьдесят квадратных – этаком павильоне с передней стеной сплошь из стекла, под шатром векового дуба, рабочие выкладывали разноцветным песчаником стенки и ступеньки бассейна. За бассейном аляповато сиял колодец в виде огромного фаянсового заварного чайника, из него, очевидно, в бассейн будут накачивать воду.

Тимофей поздоровался с молодым татарином, с кем уже был знаком…

У реставрируемой бани другой татарин выводил трафаретным половичком лиловый узор на площадке перед дверью. Тимофей хотел расспросить его о технологии действа, но тут из дома вышли князь с княгиней. «Ну что, перекусили?» – ощерился мысленно Тимофей.

За хозяивами увивался мужик-увалень, с физиономией уголовника.

– Вот видишь, Игорь, – сказала ему Надя, – и рви, сколь хошь.

И тот рьяно принялся выдирать пучками душицу и складывать её в пакет.

– Да у неё сроки прошли, – заметил Сява. – Траву всякую в определённой срок собирают…

– Пусть рвёт хоть под корень, мне легче будет грядку убирать, – отмахнулась Надя и отошла к увитой плющом беседке, села на качели.

«Да, не любит твоя жёнушка, чтобы ей указывали. Она сама предпочитает указывать…» – усмехнулся Тимофей. Что любопытно, за всё время общения с Двушкиными Тимофей ни разу не видел в доме родственников Надежды Никитичны и не услышал ни одного слова о них. «Э, да ты, знать, предпочитаешь, чтобы и твоя собственная родня не путалась под ногами…»

И спросил Сяву:

– А кто этот Игорь? Я его в рекламном ролике видал, он всё вышагивал подле вас, эллипсы вычерчивал-наверчивал. За охранника я его принял. Нет?

– Брат двоюродный.

13.

Владыка Феодосий подкатил на чёрном внедорожнике лишь в сумерки. За пышной курчавой бородой и лысеющим лбом возраст определить было трудновато. Лет пятидесяти с небольшим… И здоровущ, аки… не будь в рясе, короче, – вылитый бурлак.

– Заждались? – и хитрым взглядом насквозь просветил как бы Сяву и заодно незнакомца.

Опоздал он, оказывается потому, что чего-то там и где-то там грузил на машину, да ещё прошлую ночь почти совсем не спал, в салоне «тачки» слегка прикорнул пару часиков… И глянул опять на Тимофея уже с настороженным недоумением, как если бы попытался уяснить себе: нашего ли ты поля ягода всё же?

«Грузил? Сам, или и присматривал?..» – в отместку за неприкрытую приценку зацепился Тимофей за его слова.

– Ничего себе тачка, – не согласился с определением Сява. – Автó! Причём, очень хорошее авто!

– Каку дали.

Собирается он, продолжал владыка перекатывать слова-камешки, на ночь глядючи ехать дальше – в Киргизию. И разносолы вкушать ему не хочется, а спать хочется… но не сможет – от переутомления.

– Какое ехать! – вскричал Сява непривычным для слуха Тимофея дискантом. – Не могу допустить такого! Т-такую халатность со своей стороны! Мы вам ужин сготовили царский… апартаменты приготовили… будете королём спать, никто не посмеет побеспокоить… нельзя ехать таким уставшим!.. Расшибётесь, а меня Бог покарает!

Первое о госте впечатление, впрочем, у Тимофея сложилось достаточно терпимое – умное лицо, густой и мягкий, поддающийся любому регистру голос, умеренная вальяжность-раскованность… глаза, правда, напомнившие Тимофею лампочки со слабым накалом, – проницательного и лукавого человека. «Хороший, должно быть, актёр… что весьма политику кстати. Хотя лоб просвечивает – на бабника намек?» – продолжал сомневаться Тимофей, несколько покоробленный тем, что Сява Елизарыч, приложившись к руке владыки, закрыл доступ ему, также собиравшемуся подойти под благословение. «Чего это он меня оттирает?»

Затем выгодное впечатление понемногу стало таять: зачем надо, походя, жаловаться на кого-то там, кто мечтал сковырнуть его с игуменства, к чему, без всяких причин и предисловий – не к месту, – сетовать, что он судится с какой-то там администрацией за владение храмом…