Игорь Агафонов - Соблазн. Проза

4.

А Сява Елизарыч, между тем, пока мы о нём судачили-рассуждали, продолжал читать буклет… но брошенное женой словцо о мнительности вдруг зацепилось в сознании, и нечаянно он призадумался. Запустило, как любил он выражаться, механизм-размышлизм, и предмет инородный подвергся всестороннему осмыслению…

«Пребывание Святого Лазаря в Ларнаке связано с различными преданиями. В соответствии с одним из них, за тридцать лет после воскрешения он лишь однажды улыбнулся… Кто-то захотел украсть горшок; увидев это, Святой Лазарь воскликнул: «Глина крадёт глину».

Сява Елизарыч пожевал губами, но так и не смог взять в толк, с чего бы Лазарю святому да вдруг смешно сделалось.

«…Святого Лазаря ужасно потрясло увиденное в аду за четверо суток, что он там пребывал. Души умерших ещё не были спасены жертвой Господа нашего на Кресте…»

– А почему, кстати, он в ад угодил? Нагрешил сильно? Что такое содеял-то? – Видимо, Сява Елизарыч не обратил внимания на окончание прочитанной фразы.

– Чего? – отвлеклась от своих личных мыслей Надежда Никитична.

– Это я сам с собой.

«Да и кто такой вообще был этот самый Лазарь? Небось, продувной малый. Интере-есно, каков из себя обликом? Обжора навроде меня? А почему нет? Балагур при этом, остряк, гуляка беспутный, охальник… Может, ко всему, и деятель, прилепившийся к тогдашней какой-нибудь религии? Иначе как он потом в епископы скакнул? Ну, делал бы он горшки из глины или чего ещё такое же ремесленное, откуда б у него язык заострился? Или от рождения остряк-самоучка? Короче, надо отдать ему должное, весьма неглуп и хороший собеседник-собутыльник, и запросто так ни во что не верил. Охочь, сталость, до жизни. А что, будь он скучным, несмекалистым, размазнёй какой-нибудь, разве ж поглянулся бы самому Христу? Тому было с таким веселей, уютней… обсудить могли запросто и то и это. И, в общем, мог меж ними состояться разговор серьёзный… даже сговор мог состояться. Они ж понимали друг друга с полунамёка… И таким вот макаром свершили чудо. Народу-то нашему чудес подавай. Им без них и жись не в жись. По-щучьему веленью, по моему хотенью… Не-ет, не купишь за полушку… молодцы они всё ж – Христос да Лазарь. Компания. Недаром же фарисеи прикончить их обоих стремились. Тут надо быть всеобъемлющей, знаковой фигурой, чтоб придумать такое вот из ряда вон – грандиозное. Н-да. Подишь ты, этакий радостный весельчак. Жизне-ра-до-стный, именно-именно! И такую штуку учудил! На загляденье! А когда в епископы угодил, – то всякую весёлость и утратил. Ни разу ведь не улыбнулся, курилка этакий. А, каково?»

«…Имя Лазарь представляет собой, – держал Сява палец на строке, – краткую форму еврейского имени Елеазар, что означает «Бог мне помог».

«Раньше вроде что-то другое промелькнуло… – Сява Елизарыч перелистнул несколько страниц назад, но, не отыскав повтора, с приятным ощущением душевного подъёма усмехнулся: истолкование имени Елеазар – Бог мне помог, – опять же очень ему поглянулось.

«Хорошо, если так…» – И ещё подумал, что – да, ничего-то ничегошеньки спроста не бывает. Ни с того ни с сего удачливым быть невозможно. А он, хоть и Двушкин, но ведь удачлив же? Удачлив, удачлив… скольких приятелей разбросала и затоптала в грязь жизнь, сокрушило время, утопило в забвении, погубило даже… а он? «Я-то выплыл, я-то состоялся… Разве нет? А сколько, ежели внимательно вспомнить, сколько, слышь ты, пришлось претерпеть всякого, преодолеть преград и препон…» – эти внутренние монологи напоминали задушевные беседы с сыном его Федей, когда тот был ещё дома, при нём… Когда стал при жене, беседы закончились… Зато внутренние монологи Сявы Елизарыча участились.

Вдруг он посуровел лицом и подобрался, точно рысь для прыжка – очевидно, вспомнил нечто тёмное в своём прошлом, – и пресёк, обрубил свои воспоминания, из опасения, может, что мысли его кто-нибудь прочтёт. Телепаты да экстрасенсы ныне всё телеканалы освоили заодно с интернетом… так и шныряют чуть ли не по воздуху.

Впрочем, с некоторых пор тёмные стороны человека нас не особенно занимают, тем паче гнусная конкретика – будь то банальный обман, предательство, неправедный делёж, разборки, – короче, всяческого рода, вплоть до… Напрасно поэтому Сява Елизарыч так-то напружинился. Нам любопытно, что в нём есть или осталось светлого и праведного. Ну, право же, с чего это он храмы стал посещать, буклетики покупать. Раньше за ним такого не водилось. Проснулось в душе у него, должно быть, святое что-нибудь или все мы так-то с возрастом устаём и начинаем задумываться о тщете наших суетных помыслов?..

«Предание о прибытии Лазаря на Кипр и возведения его в сан епископа широко распространилось по всему миру…»

– По всему миру… – машинально повторил Сява Елизарыч.

«…весть достигла, в том числе и далёкой России. В Псковском монастыре есть церковь, посвящённая Святому Лазарю».

– Достигла далёкой России… Церковь посвятили…

– Что ты там всё бормочешь? – повернулась к Сяве Елизарычу жена. – Опять что-нибудь на себя примеряешь?

Вопрос её сбил Сяву Елизарыча с хода размышлений. Внезапное недоумение возникло в сонме его мыслей… и он не успел понять – отчего? Он бросил буклет на столик перед собой:

– Читаю вот, – и глянул неприязненно в иллюминатор на розовую пену облаков с позолоченными подбрюшьями. – Не видишь разве, чи-та-ю. Высоко же мы забрались, раз солнце снизу светит.

– Вечереет потому что, – Надежда Никитична взяла брошенный мужем буклет, нацепила на горбатенький нос дорогие шикарные очки, в которых, в общем-то, не нуждалась, потому читала поверх них. Со стороны это выглядело забавно.

«Другое предание связывает имя Лазаря с Солёным озером, расположенном в пригороде Ларнака. Случилось однажды Святому проходить по этому краю. И попросил он хозяина виноградника дать ему плодов – утолить жажду. Под предлогом, что в корзине соль, хозяин отказал. В наказание за его жадность и лицемерие Лазарь превратил виноградник в солёное озеро».

– В общем, отомстил жадюге, – вывела резюме Надежда Никитична.

– Что?! – вскинулся Сява Елизарыч.

– Да я с собой… – и, усмехнувшись на реакцию супруга, продолжила читать:

«Кипр посетила владычица Пресвятая Мария… подарила ему архиепископский паллиум, связанный её руками…»

– Ох уж это бабьё… святая да со святым…

– Чего ты опять?

– С собой я разговариваю. Ты же бубнишь беспрерывно. Вот и я… Имею право?

– Ну-ну.

5.

А четыре года спустя с Сявой Елизарычем приключилась беда: его подвело сердце, и ему сделали шунтирование.

Лёжа в реанимации, он с тягучей тоской упирался незрячим от слезы взором в потолок и вяло размышлял, будто не мысли, а сгустки клея медленно расползались и стекленели в зыбком пространстве замысловатыми гирляндами: «Переполох в мозгах, да и всё…»