Тимофей Юргелов - Желтый, Серый, Анджела Дэвис, Вулкан и другие. повесть

О приходе бабушки возвестил резкий звонок – не звонок, а «трещок», как прозвал его Костя, потому что он больше трещал, чем звонил. Бабушка с порога стала ругать «пекло», «очереди» и «сердце». «Зачем же ты столько таскаешь?» – сказала мама. Потом бабушка что-то спросила – мама ответила. Костя разобрал свое имя, затаил дыхание. «Правильно, пускай посидит», – сказала бабушка. От разочарования он снова попробовал подергать дверную ручку, но услышал: «Не ломай дверь, а то и завтра гулять не пойдешь».

Как странно, думал Костя, час назад он и представить не мог, что ждет его дома – и вот уже знает… А неделю назад, когда они с бабушкой садились в вагон, он также не мог себе представить ни новый дом, ни друзей, ни город, в котором предстоит ему жить. И вот теперь это все известно, явственно, близко, а то наоборот ─ далеко, нереально, будто было во сне или в какой-то другой жизни…

Костя сидел на краю ванны и незаметно для себя забыл, что наказан, что играет струей воды, бегущей из крана, и что едва ли пойдет сегодня гулять на улицу.

Так как бабушка боялась опоздать на поезд (мама улетела двумя неделями раньше на самолете), они приехали на вокзал часа за полтора до отправления (которое еще задерживалось) и потом долго томились в тихом вагоне, где все почему-то старались говорить шепотом. И вот, когда уже стало казаться, что поезд вообще не тронется, видневшийся за окном коридора вокзал медленно-медленно поплыл назад, а стоящий с их стороны состав поехал почему-то вперед. «Это мы едим – или стоим?» – послышались встревоженные голоса из соседнего купе. – «Поехали-поехали!» И Костя вместе с приливом бодрости испытал дурноту, вызванную нарушением законов движения. Вскоре, однако, порядок был восстановлен: их поезд обогнал, идущий в тупик, пустой состав – шарахнулся несколько раз на стрелке, перебрался задумчиво через реку, сосчитал дребезжащие переезды с неправдоподобно маленькими автомобилями и наконец вырвался из сюрреалистического бреда окраин.

Незадолго до отправления в их купе вошла женщина с двумя сумками и девочкой приблизительно его возраста. Сразу распространился запах аммиака и духов. Костя неотрывно смотрел в окно, но краем глаза мог видеть, как вертится голубое пятно напротив (девочка была в сарафане небесного цвета) и весь кипел из-за этой назойливости.

Его согнали со скамьи, чтобы составить в рундук чемоданы. Пришла проводница и спрятала их билеты в складной кошель с множеством кармашков. Получили сырое, серое белье, раскатали комковатые матрацы, достали кульки с едой – стук колес стал размереннее, тише, ─ и купе обрело вполне жилой вид.

Костя забрался на верхнюю полку, отвернулся к стене. Ему разрешили повернуться: мать девочки переоделась в пляжный хитон до пят. Вдруг она, как шапку, сняла рыжую копну волос с головы и принялась чесать ее щеткой. Бабушка спросила: «Не жарко летом в парике?» Женщина ответила, что нет, – и между ними завязался разговор о преимуществе париков над шиньонами. Чтобы не видеть девчонку и сквозящую через розоватый пух лысину ее матери, Костя отвернулся и стал снова смотреть в окно, но уже с верхней полки.

Под окном вдоль всего поезда шла желтая полоса, ниже мчалась серая лента насыпи, ─ как вспышки, появлялись и пропадали пикетные столбики, какие-то серебристые шкафы и кирпичные будки, необычно маленькие люди в оранжевых жилетах. Дальше летела залитая солнцем просека вся в искрах цветов и насекомых. За ней, подступая иногда к железной дороге, мчался по кругу, который никак не мог закончить, пронизанный лучами лес. Ближние к насыпи деревья неслись с головокружительной быстротой, и надо было смотреть в глубину, где они поворачивались не так скоро, словно находились около бегущей вровень с вагоном невидимой оси, – вокруг нее-то все и вращалось. Между лесом и поездом опускался изогнутый клинком сверкающий провод. Вдруг деревья расступались, и мимо проплывала райская поляна тысячелистников, из которых выглядывала голова лошади и кепки косцов. Или в самой чаще мелькала почерневшая избушка, таинственная и заманчивая.

Через час поезд прибыл на большую станцию. Костя не пошел гулять на перрон (потому что пошла девчонка), достал из сумки книгу, отвернулся к стене. Вагон опустел, бабушка и обе попутчицы вышли, не закрыв дверь. Он перевернулся на спину, облегченно вздохнул, засунул в нос палец – как вдруг снизу приблизилась чья-то белесая голова… «Она!» – вскочила на полку и заглядывает к нему в книгу. Костя сделал вид, что чешет под носом, сам же напрягся как струна. Девчонка бесцеремонно повернула книгу к себе, сначала шевелила губами, а потом прочитала по слогам:

– «Ни-ко-ла́са Ник… кльби́» ─ ни коласа, ни двораса.

– Ни́колас Ни́кльби, – поправил ее Костя. ─ «Жизнь и приключения Ни́коласа Ни́кльби».

– Какая толстая… Ты, наверно, вумный – как вутка , – сказала она и забрала у Кости книгу, стала искать картинки.

Костя не нашелся, что ответить, у него просто не хватило сил: по голове забегали мурашки, как если бы ее пальцы перебирали не страницы, а его волосы.

– А-а, про старое время, – сказала она, просмотрев несколько иллюстраций. – Я про пиратов люблю.

Косте хотелось, чтобы она продолжала листать, но книга была ей уже неинтересна. Встав ногой на стол, девочка нарисовала пальцем пронзенное сердце на пыльной лампе. У Кости никогда так красиво не получалось: сначала – одну половинку, потом – другую, сперва – оперенье, затем – всю стрелу. Она закусила верхнюю губу. Лямка сарафана свалилась ей на локоть. Ее облезлые плечи и спина напоминали географическую карту ─ Костю передернуло от того, как она целыми кусками отрывала омертвевшую кожу. Тупой носик, словно сжатый снизу у самой мочки, с немного вывернутыми ноздрями, тоже шелушился. Выгоревшие волосы были схвачены резинкой с двумя яркими вишнями. Вдруг по загорелому лицу побежали отсветы вагонов. Костя испугался, что бабушка отстанет от поезда, – выглянул в окно, но это ушел состав с соседнего пути. Открылась большая поляна с домами, утками, перешагивающими через рельсы торговками, несущими сумки и ведра. Сразу стало тихо, с перрона сквозь открытую дверь доносились громыханье и вой электрокара, сопровождаемые зычным окриком «бойся!».

– Пошли походим, – предложила девочка. – Там моя маман с твоей бабкой гуляют.

Костя обиделся за «бабку» и гулять отказался.

– Давай тогда в «пьяницу» поиграем. – Девочка соскочила вниз, и не успел он придумать отговорку, как она уже сидела, поджав под себя ногу в белом носке с темной плюсной, и раскладывала на одеяле засаленные карты. Костя сказал, что не знает этой игры.

– Я научу – слазь.