Татьяна Мищенко - По маленьким дорожкам

– Потому что ты безответственная, инфантильная, избалованная девчонка! – парировала Елизавета.

Ермолай вдруг ощутил ответственность за этих женщин. Он вспомнил, что он мужчина, и дабы не усугублять назревающий конфликт, довольно жёстко приказал:

– Алиса, прошу вас, успокойтесь! И вам Елизавета Петровна не помешает быть более сдержанной. Разве вы не видите, в каком она состоянии? Позже отношения будете выяснять.

Елизавета Петровна осеклась, и покорно замолчала. Алиса же улыбнувшись одними губами, одарила Лопухова благодарным взглядом.

– Я вышла на улицу. Просто потому, что не могла больше находиться в четырёх стенах. Я хотела…

– Ты хотела покончить собой, – догадалась Елизавета.

– Я гуляла, дышала воздухом, – оставив замечание бабушки без ответа, продолжила Алиса. – Шёл сильный дождь. Я жутко не люблю дождь. Но я ничего не чувствовала в тот момент. Я лишь ощущала, как рушится мой мир, рушится моя жизнь. От меня ушла любовь. Пустота и отчаяние поселились в душе.

– Можно без лирических отступлений? – всё никак не хотела униматься бабуля.

Алиса беспомощно, совсем по-детски взглянула на родного человека, и заплакала. На этот раз тихо, без причитаний и неистовых возгласов. Елизавете Петровне похоже стало стыдно, и она отвернулась. И как показалось Ермолаю, тоже заплакала.

Наступила гробовая тишина. Присутствующие размышляли каждый о своём. Елизавета Петровна думала о том, что они с мужем всю жизнь копили добро, хотели, чтобы дети их ни в чём не нуждались. И вот сейчас пришла в дом беда, и никакое золото мира не может помочь этому горю. Внучку осудят за убийство, а сама она остаток дней проведёт в скорби и тоске.

Алису совершенно не волновала собственная судьба. Она по молодости лет, не осознавала всю степень опасности, нависшей над ней. Мысли её вертелись вокруг Никиты. Она убила того, кого больше всех на свете любила, того, без кого дальнейшая жизнь представлялась серой и бессмысленной. Кстати, что там бабушка говорила насчёт самоубийства? Об этом она как-то не подумала. А что если и вправду? Только не сейчас. Сейчас она слишком устала, чтобы предпринимать какие-то серьёзные шаги. Это нужно делать обдуманно. Или нет? Впрочем, в камере у неё будет время вдоволь поразмышлять над этим вопросом.

Ермолай же откровенно маялся. Канделябр оставался стоять на маленьком столике, и несчастному страдальцу страстно хотелось, чтобы вопрос с куплей-продажей, наконец, разрешился. Но он понимал, что намекать убитой горем женщине о деньгах – верх неприличия. А подойти и демонстративно забрать канделябр, тоже как-то не по-человечески. В довершение ему одновременно хотелось выпить, и дослушать душещипательную историю до конца.

– Прости, что я опять задаю этот вопрос, но мне просто необходимо всё выяснить, – смогла, наконец, взять в себя в руки Елизавета Петровна. – Расскажи, как и при каких обстоятельствах, ты убила этого мерзавца.

– Он не мерзавец, – не согласилась внучка с бабушкиным определением. – Да разве это имеет теперь какое-то значение?

– Это имеет огромное значение. Я намерена нанять адвоката. Самого лучшего в городе. Прежде чем я буду говорить с адвокатом, мне необходимо выяснить мельчайшие подробности этого… – Елизавета помедлила, подыскивая слова, – этого происшествия.

– Я гуляла, долго… – нехотя продолжила Алиса свой рассказ. – Потом поняла что устала. Села на какую-то скамейку. Сидела долго. Думала. И вдруг, в какой-то момент поняла, что мне страшно возвращаться в пустую квартиру. Да и честно говоря, сил на обратный неблизкий путь не оставалось. Сориентировавшись на местности, поняла, что нахожусь недалеко от дома своей подруги Ладки. Пошла к ней.

– Дальше! – поторопила Елизавета слишком медлительную рассказчицу.

– У Ладки не работал дверной звонок, и я, чтобы не создавать шума, и не будить соседей, решила позвонить ей по телефону. Ладка спала, но уверила, что всегда рада меня видеть. Я попросила, чтобы она открыла мне дверь. Она спросила: «А ты что разве не у себя дома?». Я сказала, что нахожусь прямо перед её дверью. И тут она отсоединилась. Из-за двери послышалась какая-то возня. Я как ненормальная раз двести набирала её номер – реакции никакой. Тогда заподозрив неладное, стала долбить в дверь. Наконец она открыла мне. Подружка сообщила, что не может меня принять прямо сейчас. Но я оттолкнула её и вошла в квартиру. На кухне, в домашнем халате и тапочках, сидел Никита. Он курил, пуская дым к потолку, и с ухмылкой смотрел на меня. Затем пришла Ладка. Она что-то говорила, насчёт того, что они давно любят друг друга, и просто не хотели меня травмировать. Никита молчал. Когда до меня дошёл смысл сказанного, я заорала и начала что есть силы колотить лучшую недавнюю подругу. Завязалась драка…

– Ты хоть понимаешь, что это недостойно? – опять встряла Елизавета. – Женщина никогда не должна опускаться до рукоприкладства. Разве мы тебя этому учили?

– Так я не понял, вы подружку мочканули, или этого, как его, Никиту? – решил внести ясность Лопухов.

– Как вы мне все надоели! – напевно растягивая слова, ответила, словно простонала девушка.

И резко переменила позу. Наклонившись вперёд, вдавив острые локти в раздвинутые колени, опустив понуро голову так, словно что-то очень внимательно рассматривала на полу, она вновь простонала:

– Как вы мне все надоели!

И впала в анабиоз. На этот раз Елизавета не стала тревожить её. Да и Ермолай проникся торжественностью момента. И Алиса, без постороннего принуждения, спустя вечность, продолжила:

– Впрочем, если вам нужны подробности… Я вцепилась в волосы своей бывшей подруге. Она естественно в долгу не осталась, и тоже попыталась снять с меня скальп. Мы визжали как резанные. Я никогда не предполагала, что знаю столько бранных слов. И откуда что взялось? Во мне было столько силы и отчаяния, что, казалось, я легко порву эту тщедушную предательницу на множество маленьких кусочков. Ладка начала сдавать позиции. Тут, наконец, решил вмешаться Никита. Он стал разнимать нас. Он отцепил от меня Ладку, вытолкал её вон из кухни, и закрыл дверь. Он собирался поговорить со мной, но я не хотела слушать. Я накинулась на него, и со всего маху толкнула. Никита оступился, и, падая, ударился головой о батарею. Он, кажется, был немного пьян, вот и не удержался на ногах. И появилась кровь. Много-много крови. Я и не предполагала, что в человеке столько крови. Ладка подлетела к нему и стала слушать сердце. Потом она заорала, что я убила его. Я не поверила, и тоже припала ухом к груди Никиты. Боже! Как я любила прежде лежать у него на груди!

И новая порция слёз. Обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону, словно китайский болванчик, Алиса выла, аки раненный дикий зверь.