Гаджимурад Гасанов - Зайнаб (сборник)

– Салам алейкум, дядя Рустам, – после концерта Муслим подошел к старику и протянул крепкую жилистую руку.

– Валейкум салам, сынок, – ашуг усадил рядом с собой Муслима. – Что-то ты в последнее время стал забывать о старике Рустаме. Живы ли твои домочадцы, тучнеет ли твой скот, хорошо ли подкован твой скакун? – слепой музыкант каждый раз, встречая сына покойного Рамазана, соблюдал этикет дагестанского гостеприимства.

От таких теплых слов дяди Рустама у Муслима на душе становилось тепло и уютно.

– Спасибо, дядя Рустам, – в тон отвечал Муслим. – Все домочадцы живы и здоровы, скот тучнеет, скакун крепко держится на ногах. Забывать Вас, нет! Я никогда не забуду Вашу заботу обо мне. Просто много дел накопилось…

– Я понимаю, тебе нелегко с больной матерью, плюс к тому еще колхозные дела, домашние заботы…

– Доченька, – он мягко кликнул дочь, находящуюся в соседней комнате, – соберика нам на скатерть что-нибудь на скорую руку. Слышишь, какой гость, какой дорогой гость к нам заглянул!

Дочка горела желанием заглянуть в гостиную. От волнения сердце чуть не выскочило из груди. Но ей не положено, она всеми силами удерживала себя от опрометчивых шагов.

– Хорошо, папочка, – серебряным колокольчиком зазвенел голос Зайнаб, и, что-то веселое тихо напевая под нос, она засуетилась у очага.

Муслим с дядей Рустамом сели на тавлинский тулуп. Зайнаб со скатертью забежала в гостиную, вся алая от смущения постелила перед ними белую скатерть, принесла чайник, стаканы и выбежала вон. Муслим разлил чай по стаканам. Они со стариком за приятным разговором опустошили ни один стакан душистого чая из мяты. Любознательный старик за чаем из уст Муслима получил все фронтовые сводки, узнал новости района.

Зайнаб каким-то чутьем угадывала, когда предположительно их собирается навестить Муслим. К его приходу она всегда держала почти готовым мясо в кастрюле, на столе лежало тесто, раскатанное и разрезанное на квадратики. Оставалось только тесто бросить в кипящий бульон. Так, за короткое время, она успевала приготовить хинкал с чесноком, как нравилось Муслиму, испечь чуду из кислого молока и горных трав. А отец из своих запасов доставал холодное пенистое виноградное вино в глиняном кувшине.

Зайнаб, смущенно отворачиваясь от прямого взгляда Муслима, быстро убрала чайник, стаканы, сахарницу, заменила скатерть, в глиняных чашках поставила хинкал, в подносе чуду, лаваш, отцу скороговоркой протараторив что-то смешное, выбежала из гостиной комнаты.

Она, стоя в дальней части хозяйской комнаты, из-под дуги густых ресниц украдкой посматривала на Муслима. Их взгляды встретились, Муслим улыбнулся ей. Она смущенно зарделась, сердце затрепетало, кровь ударила в виски…

Ашуг Рустам знал, что Муслим и его дочка давно горячо и нежно любят друг друга. Он был рад тому, что молодые тянутся друг к другу. Но Муслиму редко удавалось выкраивать драгоценное время на встречу с любимой. Ему в поте лица приходилось зарабатывать кусок хлеба для своей семьи. Мама давно и тяжело болеет. За ней нужен хороший уход, врачи ей назначили дорогостоящие лечение. Поэтому сын с раннего утра до позднего вечера работал на колхозном поле, отрабатывая трудодни: пахал землю, сеял, убирал хлеб. Он не меньше других сельских ребят желал слушать душераздирающие песни Зайнаб, виртуозную музыку ашуга Рустама. Но семейные обстоятельства не часто позволяли ему быть рядом с любимой, наслаждаться ее голосом.

А когда Муслим находил время для встречи с любимой, по пожелтевшему лицу, покрасневшим от слез глазам, темным кругам под ними видел, что Зайнаб тоскует по нем, по ночам плачет, измывается над собой. От чувства вины на его душе становилось еще тяжелей.

Муслим пришел в саклю дяди Рустама и в следующий вечер.

Зайнаб от него никак не ожидала такого подарка. Как только она увидела профиль Муслима в проеме входных дверей сакли, она от счастья заулыбалась. Куда исчез ее тоскливый взгляд, жгучая боль в груди? Она с гордостью взглянула на него, кокетливо приподняла подбородок, дугами выгнулись лучистые брови, огнем загорелись глаза. Ее лицо засияло, чуть припухшие алые губы расцвели бутонами, показывая ровный ряд жемчужных зубов. От перемены настроения Зайнаб на душе Муслима стало так светло, что он тут же позабыл о семейных проблемах, о которых собирался говорить с дядей Рустамом.

Зайнаб от счастья засияла так, что вся сакля наполнилась светом; ее голос зазвенел как бокал с вином; плечи расправились; невольно выпятила грудь, кокетливо приподняла голову; к ней вернулась осанка гордой, недоступной принцессы. От нахлынувшего счастья, не находя места, она весело смеялась, бегала из комнаты в комнату, из угла в угол. Ее чарующий голос весь вечер будоражил сердца молодых ребят и девчат. Ее щемящие душу песни под волшебное звучание чунгура до поздней ночи разносились по горам и долам.

В этот вечер волшебный голос Зайнаб согревал сердце не одного Муслима. Здесь сидели джигиты, которые за один взгляд, за одно прикосновение руки Зайнаб отдали бы ей все, что у них есть. Песни Зайнаб являлись живительным нектаром для многих сельчан. Они вдохновляли тружеников села: чабанов, пастухов, пахарей, косарей, тех, кто недавно с фронта получил похоронки на погибших братьев и отцов.

Слушая песни Зайнаб, люди на время забывали о своем горе, военных неудачах Красной Армии, беспрерывно угнетающем их голоде, непосильном труде на колхозных полях.

Чарующий голос Зайнаб звучал из приземистой сакли ашуга и волшебной птицей поднимался на высокие горы, летел в бескрайние долины, мириадами разноцветных бриллиантовых бусинок дрожал на травах, листьях деревьев, лепестках цветов. Звуки песен оседали на горные вершины каплями дождя. Они становились брызгами волн моря, семицветными радугами, перекидывающимися от одного края пропасти на другой. Они вешними водами с ледяного зазеркалья гор с грохотом скатывались в глубокие ущелья, становясь тучными туманами, грохочущими водопадами. Ее песни плечом к плечу сражались в сомкнутых рядах земляков на фронтах с немецко-фашистскими ордами.

Ашуг Рустам чувствовал, что о любви между его дочкой и сыном Сельминаз стало известно сельчанам. Надо было ее сватать, медлить было нельзя. Он не понимал, почему Сельминаз медлит со сватовством. Ашуг Рустам больше всего страшился соперниц дочери, их злых языков. Соперницы тем занимались, что с утра до вечера бродили по сельским переулочкам, собирая и разнося разные слухи о влюбленных, обливая их грязью. Старик, умудренный жизненным опытом, понимал, что любовь в начале своего развития уязвима и хрупка. Злые языки в самый неожиданный момент могли навредить отношениям молодых, накликать на них беду. Поэтому слепой музыкант в меру своих сил старался их уберечь от злых языков людей, отвести от них беду. Изо дня в день ждал сватов от Муслима, а Сельминаз что-то медлила. Рустам не знал, что Сельминаз давно собиралась послать к Зайнаб сватов, но боялась, что за их бедность им откажут.