Емельян Марков - Маска

– Слушай, – перебила Нонна, – давай правда без речитативов. Уляжемся и разбежимся в разные стороны.

Вошли в квартиру. Тут – несметно книг по стенам, плачевный почерневший, остро пахнущий черной землей паркет. Между книгами и паркетинами и под сдержанными пейзажами в разновеликих рамах держится тонкий холодный воздух, тонкая прохлада деревенской щели с измысленным проглядом на пышную и яркую ботву. В прихожей вешалку загромождала одежда всех сезонов.

Выпили белого вина. Нонна вдруг попросила:

– Давай не произойдет этого.

– Этого и не произойдет, – заверил Филя.

– А что произойдет?

– Произойдет другое.

– Что другое?

– Ты – другая. Потому и будет – другое.

– Почему тебе взбрело, что я другая?

– Ну не такая же.

– Как кто?

– Я же сказал тебе, я актер, имел дело больше с актерами, актрисами. А ты не актриса.

– Ты как догадался? Мало ли не актрис.

– Не скажи. Вот благодетельница твоя – актриса.

– Лидка?

– Да. Ее девочки хоть неважные, но, по всему судя, тоже актрисы.

– Кто же не актер? Леха-Фонарь?

– О-о, Леха – великий актер.

– Кто, кроме меня?

– У нас мало пока общих знакомых. Есть друг у меня, Подоконников фамилия, он – не актер. Он и хотел бы стать, смотрит на меня с начальной школы пораженно. Но не его призвание.

– Что ж, актеров многочисленнее, чем не актеров?

– Знаю одно, не было бы не актеров, актерам не осталось бы что играть.

– А ты меня выволок от Лидки для игры? Чтобы было тебе во что поиграться? И ты навострился поиграться со мной? Актрисы играют с тобой, а ты затеял поиграть со мной.

– Я бы рад поиграть с тобой. Но если ты не согласишься играть, не смогу играть и я. Ты тут неуязвима, как неуязвим Подоконников.

– Чего же тебе от меня понадобилось?

– Жизни.

– Но у тебя же имеется Подоконников, получи у него жизнь.

– Мне нужна живая женщина.

– Куда тебе такая, с которой ты не в состоянии играть?

– Чтобы не играть с ней, а жить.

– Но ты-то самолично актер.

– Да. Но, повторяю, я одновременно нетеатральный человек. Нетеатральный актер становится шутом. Тебе нужен шут?

– Кроме шутов, я никого и не встречала.

– Встреченные тобой наверняка не согласны называться шутами, а я согласен. Буду добровольным шутом, а не шутом поневоле. Чувствуешь разницу?

– Чувствую, – покорно ответила Нонна и положила Филе голову на грудь.

Ее черные волосы были всегда словно свалявшиеся и к вечеру – как заспанные.

Под утро Филипп спросил:

– Объясни мне, зачем ты пошла к Лидке.

– Я знала, что ничего там не получится. И была спокойная. Меня часом тянет к разврату. Я посещала нудистов, якшалась с маньяком-расчленителем. Маньяк меня в своем гараже бензопилами думал обескуражить, но не расчленил, и в среде нудистов, откаблучивающих голышом, я одна осмелилась танцевать в одежде. Они меня попросили уйти, не омрачать им празднование.

– Но почему ты убежала от меня ночью?

– Я не намерена страдать.

– Что же ты делала? Разве не страдала? У Лехи-то?

– У Лехи? Нет. Для чего у него страдать?

– Почему же со мной обязательно придется страдать?

– Что же с тобой можно еще предпринять?

– Быть счастливой.

– Ага, конечно! – возмутилась Нонна.

– Тебя такая будущность возмущает? – заинтересовался Филя.

– Да!

– Почему?

– Меня раздражает твое представление о счастье.

– Ты знаешь мое о нем представление?

– Меня раздражает, что у тебя о нем вообще имеется представление.

– Другое дело! И мое представление о счастье вынуждает тебя страдать?

– Потому что ты явился с гитаркой, принялся петь. И затеял втемяшивать в меня свое представление о счастье. Ладно бы представление, ты само счастье вздумал всовывать. Как ты не опасаешься? Лехе – всучивать счастье. За такие выявления могут прихлопнуть.

– Убить за предложенное счастье?

– Конечно. Такие, как Леха, убивают за это.

– А почему он не убил тебя?

– Потому что я ему счастья не предлагала. Он сам у меня его выцыганивал приниженно. Но не получил. И остался довольный. Вообще, закономерно выклянчивать счастье у женщины. А ты его не выклянчиваешь, потому что сам по себе его женщине впихиваешь.

– Дело в том, – Филипп сосредоточился самозабвенно, – что счастье гложет меня изнутри, выжигает. Не прав Пушкин, на свете нет ни покоя, ни воли, есть только безжалостное счастье, которое надо терпеть, хотя часто становится невыносимо. Единственный способ муку ослабить – поделиться.

– Я заболевание твое сразу подметила и сбежала от тебя. А Леха меня сразу предал, отрекся и отшатнулся. Его боятся все, а тебя он стал обхаживать.

– Думаешь, испугался счастья?

– Конечно. Твоего счастья.

– Переполох я внес.

– Как внес, так и вынес.

– Почему ты плакала?

– От того и плакала, от счастья твоего.

– Почему ты вчера пошла со мной?

– Ты сам заявился за мной. Я поняла, что ты не отцепишься.

– Ты угадала.

– Мне надо идти.

Нонна стала собирать свои вещи, разбросанные небрежно по ковру. Длинные руки наклоны ее делали легкими.

– Хорошо, – тягостно смирился Филя. – Только, умоляю, не ходи больше к жуткой Лидке. Я надеюсь, не пойдешь?

– Очень надо. Слишком жирно для нее. Я правда не актриса, чтобы на нее горбатиться. Я свои деньги до копейки забираю, ни с кем не поделюсь.

– Намекаешь, что я тебе должен? – мнительно пошутил Филя.

– Такого ты обо мне мнения? Я предполагала! Конечно, задолжал. Но столько, что так легко не рассчитаешься, за просто так от меня не отвертишься! Тебе предстоит долго со мной расплачиваться! – Голос Нонны понизился и загрубел.

– Вот и славно, – успокоился Филя. – На рассрочку согласен. Ты придешь сегодня?

– Я уже сказала, так просто ты от меня не отмахнешься, – повторила яростно Нонна.

– И прекрасно, – с облегчением вздохнул Филя.

В Москве Нонна имела ненадежный, но все-таки заслуженный кров. Она живала у своей наставницы по флористике в двухкомнатной квартире на Мичуринском проспекте. Нонна неспособна была стабильно работать в цветочном салоне, но иногда совершала с цветами чудеса, граничащие с нелепицей.

Когда наставница сажала ее продавать цветы, Нонна изводила товар, делала странные букеты. Иной ее букет приносил вдруг солидную прибыль. Но чаще букет увядал некупленный, а товар оставался испорченным. Тогда наставница прогоняла Нонну на все четыре стороны. Но когда Нонна, поскитавшись, возвращалась, наставница всегда пускала ее, сажала опять в салоне. То есть крепко верила в ее талант. Дело в том, что без Нонны цветочный салон «Нина» (по имени хозяйки) превратился бы сразу в обыкновенный магазин. Букеты Нонны, пускай некупленные и подвядшие, преображали заведение Нины Андреевны в эдакую странноватую цветочную галерею. Некоторые работы, сделанные Нонной из сухих невянущих цветов, составляли постоянную ее экспозицию. Влиял такой статус на ценовую политику: и штучные цветы шли подороже.