Нонна Орешина - Небо земных надежд

Внезапная тишина словно ударила по ушам, как если бы разом прервался шум водопада. Демин насторожился, показалось даже, что в соседней комнате никого нет – испарились. Не задремал же он в конце-то концов… О чем шел разговор, который, не отслеживаясь специально, все же откладывался в памяти?

Сердито о чем-то рассуждал Станислав Янкин, ему противоречил Егор Тренев. Потом прозвучало: “Хочется взять автомат и…” – это сказал Олег Анин. Тогда и наступила мертвая тишина. Впрочем, тишины уже не было.

– За чем дело встало? У тебя же ракеты есть… – в голосе Янкина явная издевка. – Только при твоем нынешнем мастерстве – мазанешь…

– За такие мысли раньше – к стенке, – задохнулся в тихом вскрике Миша Медунов. Ему с мрачным ехидством возразил Виктор Шишов:

– Извиняюсь, но у нас демократия, свобода слова и мыслей… И действий для тех, кто нахрапистее и шустрее. Тебя, Михаил Топтыгин, это не касается.

– В армии нет свободы слова и выбора. Есть приказ. Генералам виднее… – не совсем уверенно начал было Тренев, но его перебил Анин не своим, высоким и сдавленным голосом, как будто удерживаясь, чтобы не сорваться на крик:

– Генералы просрали армию… Авиацию – это уж точно…

– А зачем нам армия? – вкрадчиво и зло заметил Шишов. – Вокруг нас одни друзья, партнеры по бизнесу и советчики двуличные… Сплошь миролюбивые, добренькие страны. Особенно Штаты… Были им бельмом в глазу, теперь бельмо сняли вместе с глазом. С их старанием и по собственной дури… А дураков не сеют у нас и не пашут – так родятся и за умников слывут…

– Хватит, парни, далеко зашли… Это слишком болезненная тема, – попытался прервать тяжелый разговор Валера Орлов. В голосе его сквозило беспокойство. – Возможно, мы слишком мало знаем, а потому не стоит…

– Нет, погоди, я хочу понять, куда бы ты, Олег, своей ракетой долбанул? – ровным, натянутым, как струна голосом спросил Янкин. – В Кремль или Верховный Совет? Может, в дачу немощного, пьющего президента? А дальше что? Спикировал бы в землю сам, потому что до границы горючки не хватит…

– Если выступит армия, тогда – гражданская война… Вы сдурели, что ли, ребята? Эта не для трепа тема… – в тихом вскрике задохнулся Орлов.

– Никуда я не полечу, ясно, – подавленно огрызнулся Анин. – И за границу деру не дам. Здесь на свет родился, созрел, испекся, и помирать на Родине буду. Потому что нет места краше, чем плесы Волжские. Вот скоро уволюсь к черту из армии и двину туда лещей ловить… Только зачем тогда в небо рвался, лучше бы уж на сухогрузе каком-нибудь, по волнам… Обидно сознавать, что по большому счету мы никому не нужны. Что нас так подло кинули… Предали…, – Анин замолчал, и снова повисла тишина.

– Гражданская война – это трагедия, – с тоской проговорил Тренев. – Бедные на богатых или наоборот под лозунгами демократии или другими… Всякой сволочи на забаву и обогащение… Все это мы уже проходили, и снова – мордой о стол… Нет, это не путь… Понять бы до конца, кому это нужно?

– Как говорят детективы: “Хочешь раскрыть преступление, пойми, кому это выгодно”, – снова подал голос Шишов. – А выгодно всем, кроме россиян, которые еще совестью живут, на чужой беде не жируют и доллару не молятся.

– Зачем государству армию ослаблять? Авиацию хоронить?…Училища закрывают. Знаменитую Качу, я ее окончил – в расход!.. – с тоской сказал Медунов. И в тон ему – Орлов по-детски растерянно и пылко:

– Так дальше жить нельзя… Надо что-то делать… Делать! Но что?..

Ему никто не ответил. Крутить по новому кругу тему, измотавшую всех, сил не было и не хотелось. Сколько не сотрясай риторическими вопросами воздух, ни одна песчинка с горы навалившихся бед не сдвинется.

Демин сидел не шевелясь. Надо было выйти и что-то сказать парням, которых, казалось, знал, как облупленных, и только сейчас понял, если не до конца, то на шажок глубже. Хотя понять летчика можно, наверное, только слетав с ним парой на реальный воздушный бой или хотя бы в сложном, аварийном полете на спарке.

Что он, командир, может сказать им, когда сам ни в чем до сих пор не разобрался? Они честнее, смелее, они выплеснули спонтанно то, о чем он сам не позволял себе так обнажено думать… Но стоит начать сейчас вкапываться в суть, и появятся сотни “почему?”, на которые нет ответа. Или они слишком мрачны и тоже ведут в тупик? А потому поиск бессмыслен…

Надо иметь конкретную цель, знать очередность четких действий, как на полигоне, где все реально, ясно и зависит от мастерства и выдержки… Но если поле боя растянуто на всю страну, а цель не определенна и размыта, если понятия “свой – чужой” переместились, замаскировались, трансформировались непонятными действиями, извращенным сознанием богачей и правителей?..

“Летчикам необходим был этот разговор, – думал Демин, – иначе негативная энергия могла пойти в иное русло. Или замкнулись бы парни в своем внутреннем протесте совсем. А это все равно, что у парового котла перекрыть регулирующий давление клапан… Если держать все мысли и чувства постоянно в себе, психом станешь, либо пришибешь кого-нибудь ненароком… Или… Спокойнее, когда подопечные на виду и с душами, вывернутыми как карманы”.

Демин застегнул китель, прихватил журналы, черновик Плановой таблицы и вышел в соседнюю комнату.

– Товарищи офицеры… – капитан Шишов встал первым, все остальные поднялись вяло, задвигали стульями, тесно стоящими возле стола с забытой шахматной доской и строем фигурок неоконченной партии.

– Почитайте на досуге, – Демин выложил стопку журналов на стол. Движение получилось резким, и журналы заскользили, рассыпались веером. Взгляды всех устремились к пестрому глянцу обложек, крылатых и праздничных, чем-то напоминающих иллюстрации к новогодней сказке.

Орлов протянул, было руку к журналам, но Демин остановил его:

– Потом… Сейчас хочу познакомить вас с полетами на ближайшее время, – и положил поверх журналов “плановичку”.

Взгляды летчиков прильнули к ней, лица посветлели. Из дальнего угла комнаты выбрались лейтенанты. Чувствуя себя младшими и как бы не равноправными еще, они не принимали участие в споре, но взволнованные лица их выдавали недавнее смятение и внезапно появившуюся робкую надежду.

Вопрошающие взгляды серых, карих и синих глаз. Нет, ребята, пока ничего не ждите. Все – на будущий год…

Демин опустил ресницы, избегая синих глаз Сергея Бакланова. Он всегда был против любимчиков, а к тем, кому симпатизировал, относился строже, чем к остальным. Но сейчас испытывал чувство вины и почти отцовскую нежность.

Дождавшись, когда все расселись по местам, Демин дал краткий расчет выделенного им горючего и свои соображения по поводу его распределения. Он никогда не посвящал подчиненных в свои планы, не обосновывал решения, хотя прислушивался к просьбам летчиков и советам старших командиров. Но всегда делал по-своему. Однако сегодня был случай особый. И, заканчивая импровизированный разбор еще не осуществившихся полетов, заметил: