My.Self. Harmony. - Маленький Принц

– Погоди… Ты… Ты смог…?

– Просто припугнул Шеридан, малыш. Но… Послушай меня очень и очень внимательно, хорошо? – мальчик закивал, – Этот Джаред… Он отвратительный человек. Боюсь, его натравят на тебя в последний раз. Ради всего святого, спрячься у Сальваторе на ночь. Я не хочу, чтобы тебе сделали очень и очень больно.

– Они не отпустят меня без этого… – хмыкнул Кай, но его глаза просияли, – Ты… Ты и вправду заберёшь меня? И не передумаешь, потому что я… Маленький грязный уродливый калека?

– Не смей себя так называть, малыш. Ты очень красивый и хрупкий. Всё остальное поправимо.

– П-поправимо?

– Конечно. Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты же мне веришь? – Джеймс протянул ему руку.

Кай недолго смотрел на его большую ладонь и вложил в неё свою, вновь улыбаясь лишь краями губ. Джимми несильно притянул мальчика к себе и заключил в крепкие объятия. Блондин положил голову на его плечо и обвил руками шею. Так спокойно и тепло… Совсем как дома.

Стоило только Джеймсу отъехать на несколько метров от приюта вечером, когда уже была команда отбой, как вдруг дверь в детскую резко распахнулась. Маленькие дети уже спали, но Кай не мог, вспоминая слова воспитателя о Джареде. И вот его ночной кошмар во плоти с кастетом на пальцах правой руки. У мальчика начиналось дежавю. Каждую ночь это выглядело почти так же, только вместо кастета были кулаки.

– Вот и встретились, сопляк. Бежать некуда… – тихо проговорил повар. В лунном свете показалось, что сидевший мальчик шевельнулся. Затем он повернул голову к вошедшему. Впервые за всё время на его лице появилась странная улыбка, больше похожая на оскал. На плече уже висел старый рюкзачок.

– Что за…? – повар испугался, разглядев обнажённые зубы во тьме.

– Поймай, если сможешь… – ухмыльнулся Кай. Джаред подбежал к углу, но было уже слишком поздно: мальчик влез на подоконник и спрыгнул на землю, оставив палку внутри. Войти во влажную мокрую землю ногами было неприятно, калека кубарем скатился с пригорка, царапая кожу и пачкаясь в грязи. Его плохонькая одежонка уже ни на что не годилась, а только рвалась и рвалась дальше. Откуда-то сверху повар изрыгал проклятия. Мальчик остановился, перелетев через камень и приземлившись на живот. Кажется, он разбился похлеще, чем если бы его избили. Вроде ничего не сломал. Пораненная нога только адски болит, но ему надо спешить, пока Джаред не побежал за ним. Кай поднялся из последних сил и, добежав до сторожки, забарабанил по двери костяшками. Сальваторе быстро открыл дверь и впустил мокрого грязного мальчишку.

– О небо, о Мадонна… Кай, что с тобой?

– Позволь мне остаться на ночь, пожалуйста? За мной Джаред гонится… – тихо произнёс он, хлюпая носом.

– Он избил тебя?

– Нет. Не успел. Я с пригорка слетел и через камень перекувыркнулся.

– О Господи… Ты похож на огородное пугало, честное слово. Снимай вещи и садись в таз. Старик Сальваторе тебя помоет.

К сожалению, тёплой воды у мужчины в сторожке не было, поэтому он поливал мальчика прохладной. Но Каю хоть что, лишь бы смыть грязь. Въедливая пыль, конечно, не сошла с кожи – её нужно было оттирать жёсткой мочалкой, которой у Сальваторе не было. Но хотя бы комья земли остались в тазу. Блондин вытерся какой-то тряпкой, которую дал ему садовник, и переоделся в одежду совсем не по размеру. При падении он отделался парой синяков и несерьёзных царапин. Сторож усадил мальчика на стул и дал небольшую подушку, пахшую сыростью, чтобы на неё можно было положить голову, сидя за столом.

– Тебя предупредили?

– Да.

– Кто?

– Джимми. Он завтра заберёт меня отсюда. Поэтому он сказал переждать в сторожке.

– Уже завтра?

– Да.

– Куда ты уедешь?

– Не знаю. Но очень далеко отсюда.

– Надеюсь, о тебе будут там заботиться.

– Он сказал, что всё исправит, когда я назвал себя грязным калекой.

– Хм… Как же?

– Как исправляют калек, сеньор?

– Ведут их к врачам, малыш, чтобы они проводили операции.

– Видимо, меня тоже отведут к врачу, чтобы он провёл операцию… – мальчик выпятил нижнюю губу и шумно хлюпнул носом, – Сеньор, мне будет больно?

– Не те времена, Кай. Ты будешь спать и ничего не почувствуешь.

– Я умру?

– Нет. Просто будешь без сознания.

– Потом я смогу ходить?

– Сможешь. Если о тебе позаботятся. Надеюсь, так и будет. Ты станешь обыкновенным мальчиком, сможешь бегать, прыгать, танцевать, будешь радоваться жизни.

– Я боюсь.

– Чего?

– Что всё будет не так.

– Почему же?

– Я привязался к нему. И… И он может сделать мне больно. Я вытерплю всё, что он захочет.

– Малыш, почему ты думаешь, что он захочет навредить тебе?

– Я просто… Боюсь людей. За все 15 лет я видел больше плохих, чем хороших.

– Почему ты думаешь, что Джеймс тоже окажется плохим?

– Не знаю. Я трус?

– Нет. Сам же сказал, что боишься людей.

– Если я боюсь, то я трус.

– Нет. Ты моральный калека.

– Как это?

– Кто-то однажды сделал тебе больно, и теперь ты думаешь, что так будет со всеми.

– М-может ли человек, который говорит, что жалеет меня по-человечески, вдруг взять и оказаться плохим?

– Ты знаешь это лучше меня, Маленький принц. Ты видишь людей насквозь, со всеми их пороками и намерениями. Что ты сам думаешь?

– Он… Никогда не сделает мне больно. Кажется, он добрый и пожертвовал многим, лишь бы вытащить меня отсюда.

– Если так, то почему ты боишься, что всё окажется по-другому? Из-за страха перед людьми?

– Наверное. Сеньор… Почему я часто плачу?

– А ты начал часто плакать?

– Да.

– Потому что ты почувствовал себя живым.

– Но я же и так жив.

– Нет. Ты существуешь. Это не значит, что ты жив. Когда ты чувствуешь хоть что-то, кроме пустоты и отчаяния, то ты жив.

– Плакать стыдно?

– Нет. Но не переусердствуй с этим. Ты просто поверь, что всё будет хорошо. Вот видишь, завтра начнётся совсем новая жизнь. Ты уедешь далеко-далеко, где тебя будут любить, холить и лелеять. Где не будет Джареда, Мэв и злых подростков. Быть может, у тебя появятся новые друзья, которые смогут разглядеть в тебе то, чего никто не видит.

– Что, сеньор?

– Душевную красоту, малыш. А теперь спи, чтобы время быстрее подошло и Джимми уже забрал тебя.

С каждым произнесённым словом сторож, как мог, пытался подавить образовывавшийся ком в горле. Девять лет он разговаривал с этим странным мальчиком, думающим совершенно не по-детски. Стал бы обычный пятнадцатилетний подросток спрашивать, умрёт ли он на операционном столе или нет? Кай же светлый и чистый, как первый снег. Лишь бы только новая жизнь не запятнала его.

Сквозь крошечное окошко под потолком начали пробиваться первые лучи мутного солнца, скрытого за толстой пеленой туч, играя на поверхности стола и щекоча нос спавшего мальчишки. Погода обещала очередное осеннее ненастье. На улице было прохладно, поднялся туман, скрывший практически всё: приют, сторожку, ивы, старый чёрный дуб с заросшим памятником. Виднелись только башенки, но, чтобы их увидеть, нужно было приложить немалые усилия и прищуриться, пока не заноет лоб. В здании не горел свет, поэтому казалось, что это лишь огромная страшная тень, а не дом мучений, где всё ещё спали дети.