Саша Чекалов - Вариант Геры

…Осторожно постучал. Доносящийся из аудитории монотонный бубнёж аспиранта с кафедры крит-анала внушал надежду, что преподаватель опять занемог, а подменяющий его ботан поленится спросить про «уважительные причины». Так и вышло.

Бесшумно проскользнув внутрь, по стеночке проследовав на своё излюбленное место в углу, заняв его, – теперь уже можно не волноваться…

Заняв? Но место уже занято. Девушка из метро – та самая! – как ни в чём не бывало выкладывает из сумки свои тетради и пособия, сосредоточенно морща круглый, как грейпфрут, лоб. Просто фантастика!

– Салют… Я Герман. А ты… а вас как зовут?

– Дианой. Здрасьте.

– Красиво.

– Не знаю, наверное… Я-то привыкла… А в школе всю дорогу Леди Ди была…

– Тоже юмор… Ты, вообще, откуда? Перевелась?

– Ага, из РУЛИ… Слушай, а…

– Где тут у вас туалет? – всё никак не запомню… Это вот, например, кладовка, вижу, а здесь…

– Вон там, в конце коридора. Эдька, а постель заправил? Слушай, давай-ка в темпе: уже ко второй паре опаздываем, а нужно ещё на кухне слегонца прибраться… и в гостиной. Вечером же народ собирается, забыл?

– А вот нет, не нужно! Наоборот, если будет слишком прилизанно, они шугаться будут: как бы чего не помять, не испачкать… А так все себя сразу почувствуют как дома… Кстати, вот именно: как будто они подобного бардака у самих себя дома не видели!

– Пускай видели, мне-то что! Лично я не могу так… когда люди ко мне приходят и видят ералаш… Мне стыдно становится.

– О как… Но ведь передо мной тебе почему-то не стыдно, а, Нино?

– Сравнил… Ты это ты.

– Нинка, я тебя обожаю, знаешь? Погоди, сейчас… Вот ведь запара! У тебя «Имодиума» случайно нету? А? Чего смотришь-то так?

– Да вот… никак не налюбуюсь… Кстати, по радио вчера передавали, слыхал? – опять какие-то ряженые устроили акцию в храме…

Кстати? Пусть так… Впервые мысль о его возведении была высказана Дмитрием Пожарским. Это произошло после того, как в августе 1612 года возглавляемое воеводой ополчение, окружив гарнизон поляков на территории Китай-города и Кремля, выбило их затем из Москвы вовсе. Князь призвал бояр восславить подвиг народа, грудью вставшего на защиту поруганного отечества. Идею горячо поддержали все слои общества, и на Земском соборе 1613 года (сразу же после избрания нового царя – Михаила Романова) было принято решение о начале строительства. Однако вскоре ввиду тяжелейшего политического и экономического положения страны данное предприятие, вне всякого сомнения, чрезвычайно значимое для становления государственного величия, но и, очевидно, более чем дорогостоящее, было отложено до лучших времён.

Вновь вопрос о его возобновлении был поднят лишь в начале XIX века. Текст соответствующего указа был подан Сперанским на высочайшее рассмотрение Александру I одновременно с наброском первой российской конституции. К сожалению, влияние Михаила Михайловича при дворе к тому моменту уже окончательно ослабло, вследствие чего оба начинания не только не получили императорского одобрения, но и, по всей видимости, послужили косвенной причиной опалы госсекретаря и скорой высылки его в Нижний.

Однако после победы России в Отечественной войне 1812 года (то есть на целых двести лет позже изгнания ненавистных ляхов) император самостоятельно возвращается к мысли о возведении собора, долженствующего увековечить силу русского оружия. Издан манифест, гласящий: «Во славу любезного сердцу Нашему изрядного геройства, явленного народом Российским всему миру на удивление, а ворогам Нашим в посрамление…

[ – Кстати… Это не твои?

– Д-да… Откуда они у тебя?!

– А помнишь, когда народ из вагона попёр, нас друг на дружку вынесло… Смотрю, парня совсем затёрли, а это высовывается… вот это. Вижу, сейчас упадёт… Ну и подхватила, на лету прямо… Встретимся, думаю, и отдам, – заодно повод познакомиться будет.

– Откуда ты знала, что мы встретимся? Вероятность-то ничтожно малая!

– Ге-ер… Что-то ты меня пугать начинаешь, манерой выражаться своей… Серьёзно, будь проще, и люди к тебе потянутся… А вероятность не такая и малая, между прочим: в это время да ещё и до этой станции – куда ж ты мог ехать, если не в универ, ну! Вот и выходит, что рано или поздно пересеклись бы.

– Хочешь сказать, ты уже в метро поняла, что…

– Тс-с! Давай-ка послушаем. Мне ведь кое-что навёрстывать нужно…]

и ради всего святого величия Нашего государства, пред ликом Христовым смиренно распростёртого и посему залогом грядущего торжества Промысла Божиего являющегося, благосклонно повелеваем Мы выстроить в Москве церковь во славу Господню и Вознесения Его. Да будет так. И да рассеются в бессилии и страхе богомерзкие силы супротивников Наших, поражённые беспримерным зрелищем церкви сей, во всех отношениях

…непревзойдённой. Возможно, поэтому-то Александра Ильича, подающего надежды молодого учёного и, по совместительству, Геркиного отца, надолго и не хватило.

Обычно он не слишком затруднялся в поисках недостатков; найдя же, немедленно начинал действовать: имея немалый опыт отношений и, соответственно, выработав за долгое время «свои методы», – медленно, но верно развивал у беспечной жертвы комплекс неполноценности, а затем и чувство вины за эту самую якобы неполноценность. Таким образом в течение пары лет из бедняжки, одержимой раскаянием и желанием «загладить», можно было играючи высасывать максимум жизненных соков, что, между прочим, являлось его любимым занятием. Более того, составляло тайный смысл и основное содержание жизни.

Когда же от несчастной оставалась, так сказать, лишь иссохшая оболочка, А. И. Гагарин вдруг придирался к какой-нибудь мелочи, а затем сообщал, что «это было последней каплей» (почти чистая правда, если вдуматься), и сваливал. Отправлялся на поиски очередной дуры.

Причём следов после себя – в виде всяких там потомков (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!) – предусмотрительный сердцеед не оставлял.

До поры до времени.

Дело в том, что А. И. Сусанина (ставшая впоследствии Гагариной) действительно была, как сказано выше, женщиной непревзойдённой во всех отношениях. Во всяком случае, Александру Ильичу придраться оказалось решительно не к чему.

Ариша прекрасно готовила, содержала дом в идеальной чистоте (непонятно каким образом выкраивая на это время: как и Александр Ильич, она пахала старшим научным сотрудником, зарабатывала почти столько же, сколько он, – причём «почти» тут является ключевым словом); была симпатичной (однако не слишком, а «в меру»: без шанса спровоцировать мужика на невольное сопоставление себя с «ней» – с последующим разрушительным для лестной самооценки выводом, например, о заурядности собственного экстерьера); производила впечатление умного человека (а всё же не до такой степени, чтоб её ум начал невзначай тяготить «милого друга», заставляя задумываться, кому же из них всё-таки полагалось бы по справедливости нахватать с общего неба больше звёзд)…