Сай (Maximus) Джефферсон - Per aspera ad veritatem

Немало удивлённый, учитель не сразу ответил, глядя на болезненно-бледного мальчика, что стоял, опираясь на руку брата. Другой на его месте воспользовался бы случаем и немедленно уехал домой, но Максимус был не из тех людей. Он не хотел, чтобы его недомогание стало поводом для жалости, и потому не собирался принимать ни единой поблажки в связи со случившимся.

Тем не менее от заботливо предложенного стула мальчик отказываться не стал. Он продолжил свой развёрнутый рассказ о творчестве Гомера, лишь иногда прерываясь, чтобы отдышаться, и завершил его цитатой из поэмы «Одиссея»:

– Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который

Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою,

Многих людей города посетил и обычаи видел,

Много духом страдал о морях, о спасеньи заботясь

Жизни своей и возврате в отчизну товарищей верных…

Закончив, Максимус поднялся и, слегка поклонившись учителю и классу, вернулся на своё место рядом с братом. В журнале возле фамилии Венатори, обозначенной лишней завитушкой у буквы «и», чтобы не перепутать, появилась аккуратная «пятёрка», и учитель из чистого любопытства поинтересовался, полностью ли Максимус прочёл эту поэму или же это всего лишь несколько строк, которые удалось выучить.

– Я прочел не только «Одиссею», но и «Илиаду», и «Божественную комедию» Данте Алигьери, – ответил мальчик, поднявшись, и в ответ на изумлённый взгляд учителя Магнус дважды кивнул. – И если вы пожелаете, я могу процитировать любое из вышеперечисленных произведений.

– Но это немыслимо, – развёл руками учитель. – Дети вашего возраста ещё не способны понимать такие серьёзные труды.

– Однако я их понял, и вас это, как вижу, пугает.

– Ничуть. Но я потрясён, скрывать не стану. Вы опережаете своих сверстников как минимум лет на пять в развитии.

– Возможно, но не думаю, что этим стоит гордиться.

– Отчего же?

– Оттого, что быть слишком умным значит быть всю жизнь в одиночестве. Думаю, комедия «Горе от ума» Грибоедова вам знакома. Возможно, это прозвучит странно, но я ощущаю себя Чацким, родившимся не в тот век. К тому же нет уверенности, что, вспыхнув однажды подобно спичке, я буду долго гореть. Гениальность не даётся просто так, если только это действительно гениальность, а не временное прозрение, и быть может мой век окажется не таким длинным, как хотелось бы. Именно поэтому мой дар не достоин быть предметом ни зависти, ни гордости, и если бы можно было сбросить это тяжкое бремя со своих плеч, я бы сбросил не раздумывая.

Максимус медленно опустился на стул и тут же поймал на себе с десяток оторопелых и вместе с тем жалостливых взглядов.

«Это был первый и последний раз, когда я позволил им себя пожалеть».

Учитель меж тем, недолго думая, нарисовал в соседней клетке ещё одну «пятёрку», и в тот же момент звонок эхом прокатился по коридорам академии, оповещая о конце занятия. Ученики как один поднялись со своих мест, поклонились учителю и, молниеносно собрав свои вещи, покинули кабинет. Последними вышли братья Венатори, и мужчина не стал их задерживать, несмотря на роившиеся в голове вопросы.

Вернувшись в поместье, мальчики застали там только свою мать и нескольких слуг. Отец ещё утром отправился в бедные кварталы, где жители столкнулись с двумя вивернами 1 1 Драконы (миф.) , и потому обедать снова предстояло без него.

– Как прошёл день? – поинтересовалась Анжела, когда слуги закончили накрывать на стол, и семья неспешно принялась за горячий суп.

– Хорошо, – ответил ей Магнус. – Мы сегодня оба отвечали у доски и оба получили по заслуженной «пятёрке».

– По каким предметам?

– Я – по математике. Максимус – по литературе.

– Молодцы. Отец будет вами доволен, когда вернётся.

– Отцу будет не до нас, – отозвался негромко Максимус, и Анжела в ответ нахмурилась.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, я чувствую. Виверны – опасные существа, и не исключено, что кто-то из магов погибнет, сражаясь с ними.

– Не говори ерунды. Корнелиус и его друзья – опытные маги, и им попадались существа куда более свирепые, чем эти виверны.

– Раз в год даже палка стреляет, как говорится.

– Замолчи! – стукнула рукой по столу Анжела и отодвинула от себя лишь наполовину опустошённую тарелку с супом. – Вечно своими домыслами испортишь аппетит!

Женщина стремительно покинула обеденную залу, и мальчики вынуждены были завершить трапезу без матери.

– Скажи мне, – обратился к брату Магнус, остановив его возле двери в комнату, – то, что ты сказал за обедом, правда?

– Не знаю, – покачал головой Максимус, – но мне не нравится то, что я чувствую. Отец будет не в духе, это вне сомнений, но откуда такая уверенность, я не понимаю.

– Сдаётся мне, ты действительно гений, брат, – улыбнулся Магнус и поправил завернувшуюся полу своего камзола. – На месте матери я бы гордился таким сыном.

– Мне не нужна её гордость. Мне нужны ответы, которые пока она мне дать не в состоянии.

Максимус собрался было перешагнуть порог своей комнаты, как вдруг этажом ниже раздался щелчок открывшейся двери, и раздражённый хозяин поместья объявил о своём возвращении домой градом проклятий.

– Чёрт бы побрал этих драконов!

Последнее услышанное слово заставило Максимуса испуганно вздрогнуть, и Магнус едва успел удержать брата, побелевшего как бумага, атакованного приступом головной боли, от падения.

– Уведи меня… – выдавил Максимус, схватившись рукой за косяк. – Немедленно…

Комната на четвёртом этаже была заставлена старой мебелью, и её покрытое внушительным слоем пыли окно выходило во двор по правую сторону поместья. Единственным местом, которое было тщательно вымыто, был дальний тёмный угол, где стояла небольшая кровать на резных деревянных ножках. И именно на этой кровати в полной темноте и тишине, ибо сюда не доносилось ни единого звука, Максимус приходил в себя после странных приступов, которые случались раз в две-три недели. Вот и сейчас Магнус отвёл брата в эту спасительную комнату и вопреки настойчивым просьбам остался рядом с ним.

«И почему он так боится рассказать об этом?»

Когда случился первый приступ, мальчику было пять лет. Магнус тогда находился рядом, и брат умолял не говорить об этом родителям, чтобы те не волновались. Однако за семь лет ситуация несколько изменилась, и Максимус стал намеренно скрывать свои приступы, чего Магнус искренне не мог понять.

Тем не менее у мальчика была для того веская причина. Вспышки головной боли всегда сопровождались кадрами из различных периодов жизни, но чьей именно, Максимус не знал. Словно он видел обрывки чьих-то воспоминаний, в которых его слишком часто называли по имени. К нему обращались люди самых разных возрастов и хвалили, приговаривая: