Евгений Пинаев - Требуется Робинзон

Заурядное, в общем и целом, происшествие обросло палубным фольклором и ожесточило Зозулю, а тут – напоминание, сделанное к тому же недругом-капитаном.

Но в этот раз Степану Петровичу не пришлось доесть даже борща: в кают-компанию заглянул дежурный и сказал, что вахтенный помощник просит капитана подняться наверх.

– Что там стряслось? – спросил Старыгин.

– По левому борту – «Галактика», – ответил курсант. – Лежит в дрейфе, а с нее семафорят, что имеют на борту командира отряда, который сломал ногу. Требуют врача.

– Товарищ Черноскул… сломал ногу?! – воскликнул Зозуля, выбираясь из-за стола. – А где же их собственный доктор?

– Не пошел в рейс, – ответил Константин Константинович, пробираясь следом. – Сослался на семейные обстоятельства. Если у Черноскула серьезная поломатость, пусть радуется, что и наш эскулап не сбежал, как намеревался, в «валютный» рейс с морагентщиками.

Баркентины сблизились на расстояние, безопасное для рангоута.

Капитан «Галактики» Бакшеев, высокий и худой, похожий на унылую цаплю в черном плаще и с рупором в руках, повторил то же самое: у Черноскула сложный перелом, присылайте врача.

– Ну, нет у них врача, так шлюпки на месте! – злился старпом. – Моряки и курсанты из того же помола. Так почему это мы – и то, и другое?

– Как вам не стыдно?! – взвился Зозуля. – В такую минуту! Там же товарищ Черноскул! Где ваш гуманизм и человеколюбие, наконец!

– Так и я о том же – о флотской взаимовыручке, – усмехнулся старпом.

– Иван Федорыч, – обратился к нему капитан, – третий номер на воду. Гребцов возьмешь самых опытных. Сам пойдешь с ними.

– А почему не Зозуля? Горит желанием лично наложить шину, а то и отдать свою ногу. Уже побежал одеваться.

– Зозуля, если пожелает, пойдет пассажиром, а командовать будешь ты. Заодно и узнаешь, как там и что. Главное, зачем Черноскула из удобного кабинета понесло в море. И когда? Осенью! Ну, давай, с Богом, как говорится.

Шлюпка уже плясала у борта. Гребцы заняли места. Зозуля, экипированный, как положено, по погоде и в спасательном нагруднике, осторожно перебрался через фальшборт на привальный брус и был принят курсантами «дубликатом бесценного груза». Старцев спустился последним, и шлюпка отвалила, с трудом преодолевая какую-то сотню метров, что разделяла оба судна. Капитан, убедившись, что экспедиция благополучно добралась до «Галактики», а гребцы, старпом и Зозуля оказались на ее палубе, спустился в радиорубку.

Маркони курил и что-то писал в журнале.

– Зря, Константиныч, ты позволил нашему прыщу пойти к Черноскулу, – сказал радист, закрывая журнал. – Он очень и очень не любит тебя, как, впрочем, всех нас, но он метит в замы к Черноскулу, имея для этого достаточные основания.

– Ну и что? Зозуля с палубы, нам полегше.

– А будет ли легче? Сейчас много говорят, что одну из баркентин пора списать и отдать – недаром, само собой! – под кабак Общепиту. Зозуля, по тем же слухам, ратует за то, чтобы продали «Эклиптику». Возможно, в пику тебе. Вот и делай вывод.

– До этого еще далеко.

– Не скажи!

– Нас ли, их ли или другую баркентину спишут – всё равно, – вздохнул капитан. – Вот прижмут к ногтю, тогда и будем чесаться, а сейчас… Я буду у себя, если появятся новости с «Галактики». Отдохну чуток. Наши методисты дали циркулярно хороший совет: «У рыбака закон простой: люби работу и покой».

Он прошел в каюту, но не прилег, как собирался, а достал папку с «руководящими документами», чтобы, наконец, разобраться, что в них сказано о замах и помах, и предугадать направления, с которых можно ждать очередного подвоха в скором будущем.

Итак, командиру отряда, который в то же время является заместителем начальника управления реффлота, к которому приписан отряд, хотя назначается и освобождается приказом министерства, дана власть казнить и миловать любых отрядных специалистов. Быть его замом для Зозули – лакомый кусок. Зам принимает непосредственное участие в комплектовании командного состава учебных судов. Всё ясно: это и есть та дубинка, которой добивается сукин сын Степка! Ишь ведь: «перемещение специалистов, поощрения и наказания, участие в комиссии по проверке знаний плавсостава». Словом, все рычаги в его руках.

Константин Константиныч поперебирал страницы, отпечатанные синим и черным шрифтом, и чуть не плюнул в хлам, в котором при желании можно отыскать всё, что угодно, для оправдания всего, чего угодно.

Он сунул папку в стол и, кажется, вовремя. Дежурный постучался, а войдя, сообщил, что они снова сближаются с «Галактикой», от которой отходит шлюпка с доктором.

Шлюпка, однако, еще болталась у чужого борта.

Капитан поднял бинокль: курсанты на месте, старпом на корме, доктор пробирается к нему, Зозуля лезет через планширь на штормтрап, а загребные тянут руки – готовятся принять в объятия любимого помпоуча.

Море немного успокоилось, но выглядело неуютно. Серое небо сливалось с горизонтом, с которого ветер срывал неопрятные клочья облаков. Он гнал их, как перекати-поле, прямиком на щетинистый горбик острова, который мог быть или Родшером, или Вайндло. Скорее, Вандло, учитывая дрейф и перемену ветра…

На рубку поднялся радист.

– Телефонограмма с «Галактики», – сказал он. – Черноскул благодарит за квалифицированную медицинскую помощь, а капитан Бакшеев ставит нас в известность, что меняет курс и бежит не в Питер, а в Таллин. Так-де советуют доктор и погода.

– Вот и ладненько, – кивнул Константин Константинович. – Примем шлюпку и почти до Кайссара можем посостязаться с «Галактикой» в скорости. Тогда и посмотрим, кому из нас превращаться в кабак, а какому капитану отправляться на мыло.

Подошла шлюпка.

Первым делом, буквально с рук на руки, передали на борт доктора и его чемоданчик. Зозуля, сказав «я сам» и очевидно уверившись в полной безопасности, снял нагрудник и швырнул его на палубу, после чего начал поторапливать курсантов. Тех подгонять не было надобности. Собравшись вскочить на привальный брус, помпоуч чуть помедлил, а судно накренилось так стремительно, что навалилось многими тоннами своего веса на планширь шлюпки и… опрокинуло ее. Зозуля вынырнул по другую сторону и принялся колотить руками по воде. Глаза его вылезли из орбит, рот заходился хрипом:

– Спа-аааа-а… спаси-и…

«Степа, скотина ты эдакая, – сообразил капитан, – ты же, похоже, не умеешь плавать!».

Зозулю относило волнами, да и баркентина имела ход. Но вахтенный помощник швырнул Зозуле спасательный круг, а боцман Зубов, сбросив сапоги и ватник, махнул через планширь и в два-три взмаха добрался до Степана Петровича, который успел нахлебаться и уже пускал пузыри. Он дал помпоучу по рукам, чтобы не цеплялся, и ухватившись за зозулину не слишком пышную шевелюру, но достаточную для того, чтобы забрать ее в кулак, повлек утопающего к шлюпке. Когда того выдернули на палубу, а подшкипер и курсанты принялись вылавливать весла, круг и поднимать шлюпку, капитан ушел к себе, даже не взглянув на Зозулю и не сказав ему ни словечка.