Лев Гаврилов - Повести о войне и блокаде

– Ты что тут делаешь? – услышал он.

Это была соседка тети Мани, у которой они тогда жили. Соседка привела Лёньку домой. А там плакала мама, ее успокаивала тетя Маня. Лёньку хотели наказать, но соседка просила этого не делать, потому что малыш ушел из детсада не куда попало, а в церковь. К Богу. За это наказывать грех.

После этого случая Лёнька в церкви не бывал.

Гошкина бабушка в церкви поставила их перед иконой и шепнула:

– Просите Бога о милости.

И пошла к распятию.

Лёнька просил Бога, чтобы у Аси поправилась мама, чтобы на папин завод и мамин институт не падали бомбы и чтобы все фашисты подохли. И все. Больше ему ничего не надо.

Лёнька не любил осень. Холодно и сыро. То ли дело зима! Можно на лыжах через огороды дойти до вала на берегу Смоленки и съезжать с горки со свистом. А осенью что? Топай в галошах по лужам и скучай.

Раньше, то есть до войны, в это время уже работала кочегарка, и ее движок уютно ворчал под полом дворца имени Романыча. А этой осенью батареи холодные, потому что, как сказали Лёнькиной маме в ЖАКТе, угля нет, а кочегары на фронте. Поэтому в квартире произошло переселение. Соседки с детьми и бабушкой перебрались на кухню. На кухне топили плиту, и там было тепло. Дети спали на столах, соседки – на матрасах на полу, а бабушка – как раньше, на плите.

А к Лёньке наконец-то приехал папа. Он поцеловал маму и Лёньку, спросил:

– Ну признавайтесь: замерзли небось?

– Небось мерзнем понемножку, – осторожно пошутил Лёнька, – не лето небось.

Тогда папа затащил в комнату мешок, из которого торчали две трубы.

– А что это? – удивился Лёнька.

– Это буржуйка, – опередила папу мама, а папа достал из мешка две трубы и маленькую печурку на четырех ножках, с дверцей и короткой трубой, на которую папа надел одну трубу. Потом папа достал из мешка четыре кирпича, поставил на них печку, соединил трубы и высунул трубу в форточку.

– Мы так и будем жить с открытой форточкой? – спросила мама. – Зачем тогда буржуйка?

Папа вышел на улицу, и вдруг Лёнька увидел его в окне. Папа надел на торчащую из форточки трубу лист железа и приколотил его к раме.

– Вот и все, – объявил он, входя в комнату. – Топите на здоровье, а я пошел. Дела у меня, сын.

– А ты ушел в самоволку? – испуганно спросил Лёнька. – Без разрешения? Тебя не посадят на гауптвахту?

Папа рассмеялся, потрепал Лёнькину челку и сказал:

– У нас без разрешения только мухи летают, да и то летом.

Папа поцеловал маму, чмокнул Лёньку в щеку и уехал на свое казарменное положение. А Лёнька решил, что папа у него тоже замечательный.

Лёнька внимательно осмотрел буржуйку. Открыл и закрыл дверцу, похлопал по трубе и спросил маму:

– А почему она буржуйка?

– Это я знаю, – улыбнулась мама. – Называют буржуйкой, потому что она много берет и мало дает.

– Это как? – не понял Лёнька. – Что берет и что дает?

– Берет много дров и дает мало тепла, да еще и остывает быстро, – пояснила мама и добавила: – Поэтому поищи-ка ты на дворе пару кирпичей и тащи их сюда.

– Зачем? – удивился Лёнька. – Вон целых четыре штуки.

– А затем, что она будет быстро остывать, а мы положим кирпичи на буржуйку, кирпичи нагреются и будут хранить тепло.

«Ай да мама, – подумал Лёнька, – сразу видно, что ученая».

Лёнька сбегал за кирпичами, потом принес с пляжа выброшенные водой щепки и куски древесины. А потом они затопили буржуйку. Но буржуйка сразу показала свой скверный характер. Весь дым почему-то пошел не по трубе на улицу, а в комнату. Мама открыла дверь в коридор. Тогда дым из комнаты повалил в коридор. Пришлось открыть дверь на лестницу. Весь дым улетел на лестницу, а дрова в буржуйке вдруг разгорелись – и дыма как не было. Остался только запах.

Не успели Лёнька с мамой порадоваться, как в коридор вышла соседка Полина и возмутилась:

– Вы что, с ума сошли, что ли? На кухне маленькие дети, а вы двери на улицу разинули. Они же простудятся!

Мама объяснила соседке, что если они закроют дверь, то дым пойдет в комнату, потом в коридор, потом в кухню. Как только буржуйка прогорит, дверь будет закрыта.

Когда соседка Полина ушла на кухню, мама сказала:

– Ну, Романыч, тебя спасает только твое казарменное положение!

– А почему она дымит? – спросил Лёнька.

– Потому что тяги нет! – сердито ответила мама и велела Лёньке завтра выкупить хлеб и пойти к тете Мане, потому что на карточки ничего не дали.

Тетя Маня встретила Лёньку словами:

– А, это ты. Проходи.

В большой-большой тетиманиной комнате Лёнька сразу подошел к комоду, заглянул в зеркало, потрогал знаменитые дедовские часы и сел за стол.

– Это что у тебя? – спросила тетя Маня.

– Хлеб, – ответил Лёнька, – мама велела.

– Прошлый раз ты нарочно забыл хлеб, потому что Юраша пришел? – спросила она с грустной улыбкой. – Помнится, его было в два раза больше.

Врать Лёнька не захотел, поэтому сказал:

– Опять норму урезали.

– Я знаю, – тетя Маня стала разжигать керосинку, – всем урезали. А Юраша прислал письмо: пишет, что все хорошо и чтобы мы с отцом не волновались. Буду тебя кормить как в парижском ресторане: на первое – суп картофляй из последних трех картошин, а на второе – котлетки де-воляй.

Когда Лёнька все съел: и суп, и котлетки – он поинтересовался, а почему котлетки де-воляй.

Тетя Маня рассмеялась:

– А потому, дорогой ты мой, что я их сваляла из картофельных очисток, пропущенных через мясорубку, и кофейной гущи от выпитого вчера последнего кофе. Все, больше кофе нет, картошки нет, и если на карточки ничего не дадут…

Тетя Маня задумалась и вдруг улыбнулась:

– А ты знаешь, в восемнадцатом году я варила Андрианычу кофе из желудей, но где их сейчас найдешь?

И Лёнька пообещал:

– Я их вам принесу. А как из них варят кофе?

Тетя Маня достала из буфета деревянную коробку и объяснила:

– Желуди очищают от скорлупок, режут на несколько частей, кладут в кофейную мельницу и крутят вот эту ручку. Получаются размолотые желуди. Из них варят желудевый кофе. Вот и все.

Когда Лёнька шел домой, он подумал, что тетиманина мельница и есть папина штучка с ручкой.

Зима пришла как-то неожиданно. Ничем она Лёньку не порадовала. Потому что норму хлеба опять урезали. Лёньке совсем маленький кусочек полагался. А еще электричество отключилось. А еще водопровод замерз. А еще буржуйку топить нельзя – и в комнате не теплее, чем на улице. А еще потому, что умерла соседская бабушка. Умерла прямо на плите.

Бабушку завернули в одеяло, под которым она спала, привязали к санкам, и Лёнька с пятилетним Женькой, Полининым сыном, повезли ее к братской траншее. Соседка Полина шла впереди, заложив руки за спину. Она спросила Лёньку: