Константин Левтин - Комната с видом на волны

– Кто ты?!! – заревел хрипящим голосом бородатый, и Бретт понял, что он, конечно, на славу потрудился, чтобы связать своего пленника, но, к сожалению, не подумал о том, чем бы в случае необходимости заткнуть ему рот.

– Кто?! Кто ты?! – продолжал захлёбываясь орать Янг. – Тебя нет!.. Тебя здесь нет!.. Тебя здесь не может быть! Никого!.. – он закашлялся. – Это я!.. Это всё я! Тебя нет!..

Янг тряс головой так сильно, что вскоре его импровизированная повязка из шарфа слетела на пол, обнажив гладко выбритый череп, запачканный потемневшей кровью.

Бретт сделал попытку заговорить Янга. Он старался произносить слова уверенным голосом человека, у которого все на местах и всё под контролем, отчаянно мечтая при этом о кляпе, наручниках и электрошоке:

– Янг, успокойся! Я не собираюсь делать ничего плохого. Ты просто очень сильно напугал меня, когда выстрелил в меня из дробовика. Извини, что мне пришлось напасть на тебя и связать. Всё это дурацкое недоразумение. Давай мы сейчас с тобой поговорим. Я расскажу тебе всё, что произошло со мной. А ты расскажешь мне всё, что знаешь обо мне и об этом месте. Договорились?

Бородатый продолжал дико орать и дёргаться всё то время, пока Бретт говорил, и ещё минут пять после. На мгновение Бретту даже показалось, что привязи не выдержат, и ему предстоит новая схватка с этим психом. Он схватил сковороду с полки и отступил немного в сторону. Но пуховик оказался крепче, чем такелажный канат. Ткань без всяких проблем вынесла этот приступ ярости, следом за которым силы покинули Янга. Он заткнулся и обмяк на стуле, полузакрыв глаза и что-то бормоча себе под нос.

Судя по этой сцене, бравый охотник Янг и вправду был знатным психопатом. А значит Бретту пришла пора расстаться с планами получить от него какие-либо ответы. Пустая трата сил и времени. Бретт вернулся за стол и допил свой порядком остывший кофе.

– Янг! – позвал он в надежде хотя бы определиться с именем этого психа. – Эй, Я-янг!..

Бородач не откликался, он всё так же сидел, закрыв глаза и почти беззвучно шевеля губами. Со стороны это выглядело очень похоже на горячечный бред. Бретту стало даже немного совестно. Вполне вероятно, что столь девиантное поведение этого человека являлось прямым следствием недавней встречи его лысого затылка с пепельницей. Однако в противовес такой версии Бретт тут же живо припомнил выстрел в упор из дробовика, которым его при первой встрече угостил Янг, и чувство вины как-то сразу улеглось. Нет, ребята, этот красавец был не в себе ещё до удара по голове!

Речь стала чуть громче, и Бретту показалось, будто бородатый молится. Это невнятное бормотание очень вероятно было единственной информацией, которую Бретт мог получить от проклятого лунатика. Делать было нечего. Бретт осторожно подошёл к Янгу, наклонился к нему поближе и прислушался.

Бородатый говорил хрипло и прерывисто, через силу выталкивая из себя каждое слово:

– Между огней… – тяжёлый вздох. – Между огней… Посреди океана… Между морей, гор посреди… Прошу, меня отпусти.

Бретт застыл. Что-то произошло, а он не мог понять, что же именно. Мир будто накренился. Уже знакомая дрожь пробежала по телу. Эта чудаковатая поговорка отразилась в нём, как отражаются слова от стен каменной пещеры, искажаясь до неузнаваемости, превращаясь в пустые звуки, в другие слова…

Слова. Они накатывали на него и выкатывались прочь тяжёлыми волнами. Они лились сами, словно ведя сумасшедший диалог с припадочным бульканьем Янга: «Я холодное горное озеро… я глубокое синее озеро. Моя поверхность чиста… моя поверхность спокойна. И самый сильный ветер лишь пробежаться может лёгкой рябью по моей синеве. На мою гладь светит солнце, играет золотыми искрами. Иногда идёт дождь. Иногда падает снег. Но ни солнце, ни дождь и ни снег не достигают моих глубин. Солнце вязнет во мне, дождь и снег лишь питают меня. В моих глубинах плавают мои рыбы, мои сокровища лежат на моём дне вместе с моим мусором: ржавыми велосипедами и глубинными бомбами. И день за днём я кормлю своих рыб, я обволакиваю илом свой мусор, растворяю его в пыль и прах, я омываю свои сундуки с холодным золотом и ледяными рубинами. Всё идёт своим чередом… – у Бретта закружилась голова, и он упал на колени. – И с приходом весны…»

И тут Бретт увидел близко, слишком близко от себя широко распахнутые глаза бородатого, которые смотрели на него в упор. Янг раскрыл рот и снова заорал:

– Тебя нет!.. Тебя нет!.. Только я!.. Тебя нет!..

Бретт отшатнулся в сторону и повалился на бок, словно частично парализованный. Бородатый продолжал орать и извиваться на стуле. Он дёргался и почти подпрыгивал, а Бретт буквально в полуметре от него продолжал ошарашенно смотреть вперёд, не понимая, что же сейчас произошло. Все его движения, все рефлексы были замедленны в разы, будто он только что был контужен свето-шумовой гранатой. И тут Янг дёрнулся на стуле особенно сильно, привязь на левой руке лопнула, и его лицо осветилось безумной ухмылкой. Сердце Бретта неприятно дёрнулось и будто замерло в ожидании. Бородач уже потянулся левой рукой к привязанной правой, но в то же мгновение стул, выведенный из равновесия его беснованием и застывший было на двух боковых ножках, накренился ещё сильнее и со всего размаху рухнул на бок. Окровавленная лысая голова, ведомая инерцией, долетела до деревянного пола и ударилась об него с глухим треском ломающихся костей. Янг болезненно хрюкнул и закатил глаза.

Бретт потратил ещё минут пять на то, чтобы прийти в себя. Он медленно поднялся с пола и подошёл к Янгу. На этот раз он наклонился над телом вовсе не для того, чтобы проверить пульс. Вместо этого, он быстро проверил все карманы. Дверь, которая теперь была его единственной очевидной целью, не имела замочной скважины, а значит, ключ ему тоже вряд ли бы понадобился. Но кто знает наперёд, сколько всего полезного или просто интересного может быть в карманах незнакомцев с психическими отклонениями. Увы, в карманах этого конкретного экземпляра было не густо: ни патронов, ни ключа от машины, ни даже ключа от этого самого дома. И снова пустая трата времени, наводящая на неприятные раздумья.

Бретт встал в полный рост. Ему до осточертения надоел этот психопат. Пришла пора побыстрее сваливать отсюда. Он надел на себя куртку бородатого, нашёл в шкафу меховую шапку, сделанную словно из другого куска той же самой шкуры, что и шапка Янга, сунул в рюкзак первую попавшуюся под руку еду, накинул на плечо ружьё и вышел наружу.

День был в разгаре. Солнце светило свысока, и птичьи трели неслись к дому словно с каждого дерева. Бретт захлопнул дверь и быстрым шагом двинулся через поляну ко входу в аллею.

Он шёл, невольно любуясь солнечными лучами, запутавшимися в белых ветвях. Лесные звуки успокаивали, наполняли Бретта собой, и тяжёлым мыслям становилось всё труднее и труднее отыскать свободный уголок в его голове. Бретт прощался с этим местом. За неполные три дня оно стало родным и знакомым, занимая своими снежными образами всю пустоту его потерянной памяти. Оно было для Бретта, как образ матери-гусыни для едва вылупившихся гусят. Пусть даже на месте пушистой птицы была лишь угловатая пластиковая поилка… Кое-где он до сих пор мог различить отпечатки своих босых ног, растопивших снег в тот самый первый вечер. Рваные следы ботинок, говорящие о паническом беге. Глубокие дыры в рыхлом снегу далеко за пределами тропинки. Узкую колею, которую оставило за собой тело бородатого Янга. Он любил и ненавидел это место. Он хотел уйти отсюда как можно скорее, но заранее знал, что захочет вернуться.