Анри Коломон - Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази»

– У тебя волосы светлые, обязательно покройся, вот хотя бы даже этой накидкой.

Говоря это она шагнув к трельяжу в одном разе схватила с него шерстяную шаль и посмотрелась в зеркало, пригнув на себя двигающуюся панель с узкой зеркальной полосой, чтобы от отображения на нем увидеть свою утонченную элегантную головку взглядом со стороны. Без снятого украшения она не пострадала. Можно было долго не задерживаться, но несколько привычных прихорашивающих движений ручкой и вот уже Мальвази сама не заметила как застряла, проторчав у зеркала до тех пор пока Клементина сзади не вырвала у нее из руки легкую шерстяную шаль, за которой она устремилась прежде спеша. И только тогда Мальвази оторвалась, в спешке выпорхнув из комнатки вслед за Клементиной, стараясь догнать и перестрять.

– Подожди же ты! Я сейчас оставлю тебя одну… На всю ночь!…Смотри это твоя единственная свободная ночь. Так что дерзай, милая, я пошла.

– Но подожди, а как же?

– Что как же?

– Там еще Педро с ним?

– Глупенькая, я все уже Педро подговорила. Понимать надо! Ты совсем уже голову потеряла, того и гляди спрыгнешь ему в руки с балкона.

– Не спрыгну! – огрызнулась напыщенно сбившись на смешок.

По-видимому она еще что-то хотела добавить, как головы обеих девушек невольно повернулись к окну. Произошло нечто неожиданное – Альбертик запел.

– О-о-о! – глухо протянула собравшаяся уходить, которую непроизвольно повлекло к выходу: единственной двери из всего замкнутого комплекса, который заканчивался следовавшей за залой маленькой передней, оформленной под обыкновенный французский будуар. Из него та самая дверь вела прямо в два длинных коридора, расходящихся под прямым углом и называющихся так же одним словом галерея. Галерея скульптур, застекленных ниш со стоящими при мечах и щитах пустых рыцарских доспехах, рядами картин, изящных мраморно-бронзовых столиков, узких и вытянутых вверх для показа еще более изящных вещиц, гобеленов на стенах и длинной буровато-красной ковровой дорожкой уходящей по полу в самые разные стороны. В описании внутренностей галереи никоим образом нельзя упускать из виду то, что на ночь она оставалась освещенной тем невзрачным спокойным ночным светом, который всегда благостно воспринимается по выходу их темноты… и еще нельзя бы было не упомянуть для объяснений дальнейшего поведения вышедшей, что рядом с дверьми стоял непроницаемый железный рыцарь в доспехах цвета сажи. Мальвази выходя быстро закрыла дверь на ключ с наружной стороны и резко повернувшись к горе ратного железа спиной, скорее удалялась от него в удобном малиновом платье фрейлины, в котором шаги были легки, словно то были не шаги, а порхание агнеца Божьего в прелестном девичьем образе, живо и радостно спешащего дарить добро.

…Однако совсем оставленный без внимания и даже почувствовавший себя обделенным нежной теплотой этого ангела железный истукан повернул в сторону удаляющейся фигурки голову-шлем. Забрало поднялось, показав внутри человеческую голову средних лет, с выражением веселого недовольства в глазах.

– Сверистелка! – проговорил стражник себе под нос, так как простаивая на часах долгое ночное время заимел обыкновение говорить сам с собой, но первое высказывание о Клементине продолжилось думой о ней же. С каких это пор она перестала обращать на меня внимание? И глубоко вздохнул.

Теперь же чтобы вернуть нашему повествованию дополнительную упорядоченность и охватить все стороны завязывающихся событий, которым в одном месте предстоит очень сильно разгореться, а в другом…, а вот что в другом, нам предстоит узнать, перенесясь из галереи, в которой ничего не было слышно, из апартаментов, где арии сольного Альбертика с прерывающимся аккомпаниментом находили в душе бедной девушки смятение и полный переполох; и даже из под балкона; перенесемся так же чуть назад по времени, когда исполнитель сего не решался расточать наружу свое песенное дарование, но когда шестерка коней с шестью ездоками весьма благополучно добралась до зарослей паркового леса, стоящего за решетчатой дворцовой оградой, огибавшей «поля» самого угла Сан-Вито и аж за старинные развалины.

Спешившись первым, Франсуа д’Обюссон торопясь предоставил друзьям искать место поудобнее и укромнее без него, или лучше не искать пока ничего, а дождаться его здесь, когда он вернется с разведки. Фернандо на всякий случай был послан с ним, но у ограды оставлен схоронившимся в кустах, а сам Франсуа преодолев преграду стал пробираться дальше, теперь уже в окультуренных зарослях и к тому моменту, от которого мы сделали небольшое отступление назад, на голос осторожно подобрался к самому месту, раздвигая руками ветви кустистых акаций, взглянул на…

То что он там увидел представилось и ему, не только, даже Педро, очень презабавным. Пухленький Альбертик отчего-то с выпяченным задом самоотверженно пел песню, задрав голову к верху, ничего не видя и не слыша, вокруг кроме себя и своих вскриков, которые сбивали всю музыку, наводимую музыкантом, колотимым и колыхаемым внутренним, еле сдерживаемым смехом, в какие-то мгновения с треском прорывавшимся наружу через супротивно сжавшееся нутро, с последними остатками держащихся трезвых сил.

Франсуа д’Обюссон взглянул еще на темные окна несомненно ее покоев и подумав проговорил самому себе вслух:

– Э! Тут мне ее не найти, раз уж женишок внизу успеха не имеет.

И задвинув ветви скрывавшей его зелени обратно, шевалье заспешил назад; он и так потерял много времени. А позади, как только смолкли последние горланные звуки песни, сразу же затянулась вторая, с возросшим мастерством поднаторевшего исполнителя, уже более похожая на серенаду; и Педро удавалось ловчее подавать созвучные аккорды. Но смех все так же продолжал пронимать и разбирать волю к добротному завершению хотя бы своей роли. Его же участие пока, впоследствии можно было свести Альбертиком к тому, что он только мешал и расхолаживал дерзновения, что потом ему могло дорого обойтись по службе и со всех сторон. Это несколько насторожило библиотекаря и придало силы успокоиться хоть на некоторое время и все больше постараться подыгрывать в тон напеванию. Стоя подальше от глаз под балконом, Педро больше ничего другого и не оставалось делать, как стараться толстоватыми и тугими пальцами по струнам.

Меж тем Альбертик покончил и со второй по счету и порядку серенадой. В короткий промежуток глубоко глотнул побольше воздуха, вспоминая на ходу, что там должно было идти по программе третьим. И чуть он только затянул с нарастающим успехом третье, вызвав злобный рык неуспевшего с аккомпаниментом Педро, как на балкон вышла… о, это мог видеть только Альбертик, как раз собиравшийся туда закинуть последний букетик цветов… невыдержавшая Клементина, но не Клементина, и даже без разницы что княжна, но дама и девушка!…А этого-то он в своей жизни боялся пуще всего. Не помня себя и даже не понимая что делается, голова Альбертика продолжала петь, а рука занесенная для размаха назад, все же проделала бросок, соответствовавший душевному состоянию… Описав дугу букетик упал прямиком в Педро, вздрогнувшего от полной неожиданности, но почувствовавший сразу, что не спроста ему досталось, что что-то случилось? Догадавшись что в него не со злости запустили букетиком, а с радости, сначала он не мог поверить в сложившуюся ситуацию, но только почувствовать по срывающемуся голосу Альбертика, что и на эдакие-то брачные трели призывного периода могли ответить не подсылом разъяренной дуэньи, обрушившей бы снизу ушаты брани, после чего Альбертика хватило бы на ответные плевки и расхолодило бы до неузнаваемости… Но как раз наоборот, брачующийся просиял и засветился, как будто в ответном выражении переполнявших его чувств, от которых вначале голова чуть кругом не пошла. Женишок даже издал придурочный вскрик, невольно потягиваясь рукой вверх, но не дотягиваясь. Значит и пальчики с балкона послали на глазах преображавшемуся Альбертику трепещущий знак.