Анри Коломон - Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази»

Из кустов к Альбертику выбежало двое или трое человек, но из сопровождающих дружков, среди которых достаточно знакомо узнавался флейтист Педро:

– Пойдем Альбертик.

Агрессивных намерений у них никаких не обнаружилось и троица без лишних осложнений спокойно увела горемычного Альбертика с хныканьем держащегося за руку.

Пробуждение Монсеньора происходило постепенно, медленно, словно бы сознание просыпалось частями, сначало зрение, потом ощущение самого себя и памятью: кто он есть среди не спящих и бодрствующих в его охранении и что под боком у него сопит служительница тела. Вот и сейчас, почувствовав, она незаметно встала и молча ушла.

Утро у него всегда бывало на раскачку сил. Мыслей, решений и побуждений; да и как приятно понежиться под одеялом на чистом и гладком, сменить положение тела на более удобное, изведать желательную прохладу незатронутых мест. Лежа высоко на подушках он обретал как раз то самое удобоопорное положение, при котором ощущалась легкость в голове и взгляд его скользил поверх белоснежного пододеяльника с камчатым ромбом посреди, купаясь в белесом свете облачного утра, обещающего продлиться свежим прохладным деньком. Можно бы съездить на конюшни посмотреть на ожеребившихся кобыл и на то, что они произвели. Подбор обещал дать совершенное потомство. Если так, то можно бы было даже выпасти кобыл с жеребятами на «полях» и полюбоваться на них без езды на конюшни, которые как не чисть, все едино смердят и воняют даже в отдалённых загонах.

Белесый свет из окна напомнил ему что духоты не будет и поездка должна быть весьма привлекательной, даже с теми же запахами конского навоза. Впрочем вопрос о поездке решится с приходом Бофаро, этого аббата Сюлли, всех его начинаний.

Прийти он должен после девяти, когда уйдут слуги, совершащие его утренний туалет, который неминуемо его ждал в назначенный и твердоустановленный им же час. Зная как это трудно отрываться от постели и вставать самому, дабы не испытывать излишних затруднений с волей в девять ровно двери прихожей открывались и на него набрасывались мастера из группы утреннего туалета. Тянулись продолжительные многочисленные эмоционы, завершавшиеся истинно по-королевски. Он вызывал слушать своих сановников. Но то всегда бывало только под конец или по завершению самых неприятных действ, тянущихся по всем правилам и распорядку монаршего этикета. Процедуры не из приятных и особенно для него, не привычного к сему по прежней жизни и свойствам своей натуры. Но те же самые свойства позволяли ему получить с оживленного утреннего церемониала заряд ощущений приличествующих человеку наделившему себя столь самостоятельной властью и правом, и после обряда одеваний выталкиваемого в свет совершенно преобразившимся и тем прежним сильным и непоколебимым монсеньором Спорада, которым его знал этот свет.

Впрочем, исходя из силы своего могущества, он мог отменить на сегодня совершение утреннего туалета; но тем-то и слаб человек, остается слаб в отношении своего могущества, что повеление окажется направленным ни сколько не против мастеровитой гвардии, но против самого же его, единожды повелевшего так, а не иначе и посему вынужденного исполнять естественный распорядок, каким бы нудным он ни казался. Можно было его избегнуть, сыграв с самим собой в прятки, посвятив себя Богу. В самом деле, пока время до утренней мессы еще оставалось / взглянул для большей достоверности на часы /, можно было хоть на один день оставить и без того зачищенное забреенное лицо, а выхоленные руки в покое, самому же отправиться на поклонение к алтарю. Бог примет его с однодневной щетинкой и кожей с остатками предночного умащения ее мазями и мягкой розовой помадой, наносимой на лицо.

Решению пойти в часовенку, куда быть может пришла его кузена могло бы способствовать и то, что он долгое время не посещал месс, но это как раз более всего и способствовало тому обратному решению, отчего он отвык, что повлияло на настрой, а он ветер мыслей и решающих в конечном счете все. Сегодня не был тот день недели, не было епископа, на мессу к которому было просто грех не прийти и это бы потребовало объяснений. Одаривать в его лице святую церковь было обязательным обязательством.

При воспоминании о том, как охотливо этот пузатый индюк даже в своей сутане правит свой скаредный бал, стабильно наведываясь к нему каждую неделю один раз как минимум за очередным даром, у маркиза вышла неожиданно громкая усмешка. Как однако же приятно было попадать под ритуальную власть жадного святоши, власть которого над ним к тому же только чисто ритуальная распространялась не далее чем в нескольких шагах от алтаря; чуть далее достойный прелат вел себя так как и подобает каждому священнику.

Подумав о том, что епископ Трапанский неизменно сопутствуемый коадьютором должны скоро приехать, перевел свои мысли в кабинет, где его дожидается и дожидаясь работает сеньор Бофаро, который-то конечно же уже должен был знать о приплоде… Внезапно эта мысль, похожая на страсть, разбудила в нем желание к бурной кипучей деятельности, которой наполнить и чем спасти оставшееся время.

Рука Монсеньора сама потянулась к шнурку с помпончиком на конце и несколько раз подергала, издавая мелодичный звон… что означало: к подъему. Звон еще стоял в сводах высокого потолка, как приоткрытая дверь в переднюю растворилась на одну половину и держась за нее перед ним прытко предстал темпераментный малый, с густой завивающейся локонами шевелюрой, еще не расчесанным после пробуждения на своем мягком посту на диванчике, на котором он проводил все ночное время, на что его никто не обязывал, но заставляло лишь только то, чтобы иметь преимущество перед остальными быть первым и первым поймать на себе благостный после сна взгляд Монсеньора, который встречал его всегда приветливо, каким бы хмурым и тяжелым он не был до…, имея обыкновение проясняться на всем что радовало и нравилось.

– Здравствуй, мальчик мой! Касба, малыш, сбегай узнай сеньор Бофаро уже пришел?

– Сеньор мажордом как всегда на своем месте, дожидается вас в кабинете. Я уже слышал оттуда звуки проявляемой кипучей деятельности.

– Очень хорошо, справься у сеньора Бофаро о жеребятах?…

– Сейчас!

– Да! И еще принеси мне корзину щенят…

– Сейчас!

– …И не впускай сюда этого проклятого массажиста, он меня мучает. – чуть ли не в стенающем тоне проговорил Спорада, слыша и видя через раствор двери что по неширокой прихожей уже идут служители утреннего туалета.

Касба резко обернулся на них; послышался короткий лязг быстровынутой из ножен шпаги. Монсеньор снова обратил внимание в сторону прихожей. Касба угрожая кончиком клинка пошел на массажиста, заставляя отступить, затем послышался грохот упавшего человека со всевозможным деланным на то многозвучием и артистчески раскинувшимися по дорожке руками…