Валерий Свешников - Былицы

Ощущение праздника придавала и красота окружающих деревьев, особенно в мороз, когда они покрыты инеем и подсвечены снизу цветными лампочками. А в сильные морозы, когда еще каток работал (иногда, правда, и закрывался, если было за -25°С), можно было увидеть интересное явление – световые столбы над каждой лампочкой. Почему-то хотелось увидеть этот световой коридор, стоя под этой лампой. Если рукой заслонить лампочку, то открывались какие-то загадочные дали и выси. Видимо, тянуло нас куда-то, куда мы и сами не знали, но чувствовали, что там что-то есть.

1 апреля 1955 года мне исполнилось шестнадцать лет. Мы готовились к встрече гостей – моих сверстников: соседей и школьных друзей.

Помню, что я устанавливал стол и расставлял стулья вокруг него. Когда я вошел в нашу большую комнату, висящие там стенные часы вдруг начали отбивать время. Но вместо двух или трех ударов (в два или три часа дня) наши часы немного сошли с ума и начали отбивать и отбивать часы без остановки. Я почему-то стал считать эти удары, и когда насчитал больше полусотни их, мелькнула мысль – а не кукушкой ли работают часы. Всего прозвучало около сотни ударов – на большее не хватило завода пружины. Но я и этим был очень доволен. Неплохо бы пожить так долго – лишь хватило бы здоровья. Но теперь у меня была цель – осуществить то, что «накуковали» часы!

Чтобы купить что-нибудь вкусное и стоящее, всегда приходилось прилагать усилия – искать, где и что «выбросили» (в смысле, в продажу). Надо было суметь занять и сохранить очередь, иногда словчить и купить не на одного, а на двоих (чаше с другом), и много других премудростей надо было знать мне и моим сверстникам. Так, даже простой черный хлеб приходилось добывать, обегая окрестные магазины. Лучшие из них размещались ближе к начальству – в больших кирпичных домах.

Близ нашего дома было всего лишь несколько высоких каменных (кирпичных) домов. Один – самый ближний – назывался «под аптекой»: в нем сначала размещалась аптека, а потом магазин. Дом всю войну стоял наполовину недостроенным. Предназначался он для начальства – обкомовских работников. Там, в квартире школьного друга – Вити Семенова – я впервые увидел ванну, душ и прочие чудеса сантехники.

Другим примечательным домом была «сорокашка» – сорокадвухквартирный дом для железнодорожного начальствующего состава. В первом этаже дома размещался ОРСовский магазин. ОРС – отдел рабочего снабжения. Конечно, к снабжению пролетариата этот магазин не имел никакого отношения. Там продавали обычные товары, но перечень их, или ассортимент, как называют его торгаши, был другим. Поэтому там можно было «достать» то, что не купить – не «достать» – в других магазинах. А объяснялось это псевдоизобилие именно ОРСовской природой. Эта система магазинов, разбросанных по отдаленным станциям железных дорог, часто была единственным источником всего необходимого для жизни для людей, оторванных от цивилизации.

В магазине можно было купить те товары, которые часто считались «дефицитом». Так, там продавались иногда китайские фонарики. И это не те бумажные фонарики, что в праздники развешивают и до сих пор. Мы так называли первые фонарики с круглыми батарейками. Там же встречалась тоже китайская зубная паста – такая вкусная, что хотелось чистить зубы без всякого внутреннего усилия воли.

Может быть, главная привлекательность «сорокашки», ради которой каждый день туда стекался покупатель, – это продажа необыкновенно вкусного ржаного хлеба. Я туда ходил примерно через день. Большой буханки нам хватало на два дня. Почему хлеб в «сорокашке» так отличался от всех других сортов, можно было только догадываться. Всего скорее, эти большие буханки выпекались по особому рецепту, а потом их нарезали и сушили сухари. Эти сухари входили в сухой паек в армии, их же включали в комплекты НЗ, которые забрасывали, например, партизанам или геологам. Остальная часть хлеба продавалась как обычный хлеб.

Выдержать соблазн, чтобы не отковырять кусочек горбушки, было просто невозможно. Краюху такого хлеба, смоченную подсолнечным маслом и чуть присыпанную солью, можно было смаковать почти полчаса. Это было самое настоящее пиршество, и забыть его невозможно.

На реке Вологде под Соборной горкой каждое лето строили купальню, или «купалку» – так мы ее называли. Там была «ванна» с плавательными дорожками. Вышка для прыжков в воду (на 3 и 5 метров). Кроме того, всегда имелся «лягушатник» – тоже наше название, – где малышня, не умеющая плавать, могла порезвиться. Купальщиков было всегда полно.

В самом раннем детстве при «купалке» была раздевалка, типа гардероб. Она казалась уютной, возможно, из-за цветных стекол в больших окнах. Мы забирались в нее погреться в особо холодные дни. Хотя, казалось бы, зачем в холод купаться? Однако вологжане холода не боялись никогда. Я писал, что конец учебы в начальных классах был 19 мая. То есть с 20 начинались летние каникулы. А раз летние каникулы начались, то лето считалось начавшимся, и мы дружно шли купаться. Вода была еще холодная, иногда просто ледяная – еще не спала вода после весеннего половодья. Кстати, «купалку» в мае еще только начинали ладить, купались мы и без нее – ныряли с плотов, что было занятием опасным, но очень интересным.

Так вот, согреться можно было только у костерка или между бревен, которые только что вытащили из разобранных плотов. Мы забирались в любые углубления между бревен, чтобы укрыться от пронизывающего весеннего ветерка, но если уже светило солнышко, то этого было достаточно.

На «купалке» в жару собиралось столько народу, что боны – дощатые плавающие настилы – погружались частично в воду. Помню, что я был в один из жарких погожих дней в «лягушатнике» и еще не умел плавать. Учился плавать я, как и все, с помощью наволочки от подушки. Ее можно было легко наполнить воздухом, при этом объем воздуха можно было изменять в соответствии со своим весом и уменьем плавать.

В тот раз я уже искупался и собирался идти в раздевалку погреться. Пробираясь между купальщиками, я увидел, что одному из мальчишек повезло – он оглушил крупную густеру, ударив проволочным прутом по воде. В то время таких «рыбаков» почему-то было много. В чем был резон добывать десятки, а может быть сотни мальков, до сих пор не понимаю. Но эта оглушенная рыбина казалась большой, да еще и азарт рыбака прибавлял прыти. Короче, взмахнул я наволочкой, наполнил воздухом, да и сиганул за рыбой в воду.

А там нет дна! Наволочку из рук вырвало – я к такому повороту событий не был готов. В рот полилась вода, сквозь желтовато-зеленую воду я увидел солнце, но выбраться на воздух, на солнце, не удавалось. Я изо всех сил колотил по воде руками, но мог лишь изредка выныривать и жадно хватать ртом воздух. На мостках вокруг стояли зеваки, и никто не бросался мне на помощь! До сих пор не понимаю почему. Слава богу, я повернулся спиной к берегу и несколько раз коснулся дна при более глубоком погружении. Этого, возможно, было достаточно, чтобы оттолкнуться от дна и вынырнуть из враждебной воды. И так, временами глубоко погружаясь до дна, двигаясь почему-то спиной к берегу, я едва выкарабкался из воды. Потрясение случившимся было так велико, что я минут тридцать стоял, а потом еще и сидел, уставившись в одну точку. Во мне боролись ужас и радость. Я радовался тому, что Я ЖИВ, что сейчас я сижу и греюсь на солнышке, а ведь мог бы УТОНУТЬ и лежать там, в пучине!