Валерий Свешников - Былицы

А сколько повозок каждое утро въезжало в город, а после полудня начиналось их движение обратно. Мальчишки нередко просились проехаться на санях или телеге, особенно когда шли из школы. Иногда возница вез колоб или прессованный жмых – очень желанный для нас продукт. Если он был из семечек подсолнуха, то это было для нас лакомством. Тут мы просили подвезти с надеждой, что выпросим кусочек желанного жмыха.

Родители и я сам отметили момент, когда закончилось мое детство. Как-то зимой, в холода, я решил согреть игрушки и уложил их к себе в кровать. Утром переложил их в коробку, и затем с ними уже играла только сестра Ира, а я перестал. Но начал читать книги.

Прежде зимы были суровыми и продолжительными. Первые морозы обычно начинались в конце ноября. Примерно неделю можно было кататься на коньках по крепкому льду реки. А затем начинались снегопады, после которых мы ждали открытия катков, чтобы покататься на коньках. Сразу по первому снегу вставали на лыжи и начинали кататься с гор на самодельных «экипажах» с коньками, называемых нами драндулетами. Что-то подобное теперь используют спортсмены, но называют его тобогган. Скорости на нем были потрясающие.

До наступления зимних каникул мы с нетерпением ждали оттепели, чтобы построить снежную горку и крепость. За декабрь обычно наваливалось столько снега, что горка получалась высокой и «работала» до середины марта.

На соседнем дворе был питомник служебных милицейских собак. Перед ним расчищалась площадка, а снег со двора сгребался в громадный сугроб. Он был так высок, что мы в этом сугробе вырубали-выкапывали что-то вроде иглу в наш полный рост.

Такие громадные сугробы к февралю вырастали во многих дворах. Поэтому игра в «Царя горы» была обязательным номером программы нашего времяпрепровождения.

Когда снега выпадало много, мы принимались прыгать в сугробы с таким расчетом, чтобы в воздухе сделать кульбит и почти встать на ноги.

Естественно, мы так вываливались в снегу, что приходилось долго отряхиваться, чтобы без особых родительских укоров заявиться домой. Это было замечательное время, когда мы были счастливы оттого, что много снега. А настоящим наказанием для нас был приказ родителей – не пойдешь гулять!

Приход весны – это, пожалуй, самое желанное время года. Но всегда если чего-то ждешь, то оно не спешит и, кажется, вообще никогда не придет. Оставалось искать приметы приближения весны, которые появлялись уже в конце февраля!

Еще стоит крепкая зима, но солнце уже поднимается все выше и выше. И вот на южной стороне сугробов лучи солнца начинают плавить снег. Еще на улице мороз, но в полдень кое-где весна уже немного потеснила зиму.

Эти темные проталинки с южной стороны сугробов и были первыми территориями, освобожденными весной. И чем дальше, тем все больше и больше становилось отвоеванного ею пространства. И это радовало и наполняло нас предчувствием весны.

Теперь человечество спохватилось и борется за права ребенка, а судьи могут даже посадить родителя в тюрьму, если он ударит ребенка. Не знаю, кем бы я стал, если бы не получал изредка хорошей встрепки. Хорошей – в смысле, несколько ударов ремнем.

Мы проказничали и за это получали адекватное наказание. То заберемся в чужой сад и потрясем яблоню-другую. То съедим семенные огурцы с грядки и оставим хозяйку без семян. То разобьем стекло из рогатки в чьем-нибудь окне, то однажды по неосторожности вытолкнули сестру Люсю в окно. Часто уходили без спроса, а дома начинали нас искать. Короче, изредка, бывало, нас вразумляли.

Отец предупреждал – если нашкодишь, то повинись. Я же молчал, как партизан, за что и получал. Прежде чем учить уму-разуму, отец спрашивал: «Каким ремнем хочешь быть наказан – „поднаганным“ или от портупеи?»

Выбор был невелик, но я считал, что надо выбрать тот ремень, который бьет слабее. «Поднаганный» ремень представлял узкую полосу из кожи. Использовался он для того, чтобы револьвер системы «наган» не выпал из кобуры. Ремень от портупеи – это широкий пояс с пряжкой и подвижными ремешками, на который подвешивалась кобура, а одно время даже шашка.

Был такой период, когда начали везде вводить новую форму. И отцу во время дежурства приходилось носить шашку, выходя к прибывающему поезду. Выглядело это смешно и даже нелепо, но служба есть служба.

Я всегда выбирал ремешок поменьше размером, то есть «поднаганный», что говорило о моем плохом представлении о законах физики. Одно обстоятельство извиняло мою промашку – физику мы начали изучать много позднее, в шестом или седьмом классе. Но зато когда я стал изучать ее, то понял свою детскую ошибку в выборе меры наказания и стал более внимательно слушать объяснения на уроках.

Это заклинание я произносил, когда приходилось обрабатывать йодом мои раны. Царапин, порезов и ссадин, как у всякого мальчишки, было много в течение всего детства и даже юности. Все эти раны надо было обработать, так как все знали о последствиях, если этого не сделать. И тут опять надо было делать трудный выбор – бежать к родителям и терпеть боль от йода или перетерпеть боль и дождаться, когда кровь остановится.

Рану можно было зализать, еще лучше дать сделать это собаке (нашему дворовому псу Бобику) или прибегнуть «к народному средству» – обработать собственной мочой. На мелкие порезы мы часто не обращали внимания, но бывали и большие, вот тогда хочешь не хочешь, а надо идти лечиться.

Тут и случалась со мной некая странность. Я очень боялся боли от йода и потому отчаянно кричал: «Только через тряпочку!!!» Меня успокаивали как могли и выполняли обещание – накладывали на ранку тонкий слой бинта и мазали через него йодом. Теперь-то понятно, что «тряпочка» служила только отвлечением от болезненной процедуры.

Иногда я при этом начинал плакать, но меня укоряли: «А как же на войне ведут себя солдаты, если их ранили?» Мне становилось стыдно, так как искалеченных войной вокруг было полно и можно было представить то, что им пришлось перетерпеть при этом.

Мама отличалась любовью к стряпне и особенно к пирогам. Каких только пирогов она не пекла! Самыми вкусными, пожалуй, получались рыбники – с палтусом и зубаткой. Для этого пирога были нужны еще одни руки – отца. Он с вечера засаливал рыбу, порезанную тонкими кусочками. А утром отжимал из рыбы рассол и передавал ее маме. Дальше начиналось действо, и через час-другой на столе уже стояли пахучие пироги.

Что ни говори, но еще много значила русская печь. Ее жар и что-то еще, что не имеет ни вкуса, ни запаха, придавало стряпне какой-то удивительный смак.