Андреа Рэй - Взрыв. Прошлое. Настоящее. Будущее.

– То, что я сказала. Я не знаю, где он.

– Но ты там живешь, – рассудительно продолжает она.

– Вас, должно быть, дезинформаровали. Я там оказалась не по собственной воле, да и не особенно этому радовалась, а когда попыталась сбежать, поняла, что я на острове и разнесла единственный дом, после чего мне позволили уйти, но с завязанными глазами. Так что, я сомневаюсь, что это называется жить на острове.

– Допустим. Но как ты туда попала?

– Повторюсь, – закатив глаза, говорю я. – я была без сознания. А когда сумела оттуда выбраться, мне завязали глаза.

– Как предусмотрительно. – щуриться она, а я пожимаю плечами. – А почему ты сразу не ушла, а полезла сюда?

– У вас моя подруга. Я не могу ее бросить. – сквозь зубы говорю я.

Моника почти мне поверила, но Уильям оказался умнее.

– Слишком все складно, она врет. Ты знаешь, что делать.

Когда до меня доходит, что именно он сказал, уже слишком поздно: девушка пожимает плечами и поднимает руку ладонью вверх, и в ту же секунду меня накрывает боль.

Я хватаюсь за голову и падаю на колени, но не произвожу ни звука, проходит, скорее всего, минута, но мне она кажется вечностью, и так же внезапно, как началась, боль исчезает, и я со свистом выпускаю воздух из легких.

Все еще сжимая голову, пытаюсь отдышаться и дотянуться до энергии внутри, но нахожу только пустоту.

– Крепкий орешек. – присвистывает Уильям. – Даже не закричала.

– Пока. – слышу я в ответ.

На этот раз пытка короче, и я только шиплю, а когда Моника меня отпускает, пытаюсь отнять руки от головы, но не могу. Делаю глубокий вдох, приказывая мышцам расслабиться, и это срабатывает. Когда я снова на ногах, Уильям задает мне тот же вопрос, и я посылаю его к черту. Пытка повторяется, но на этот раз она дольше, и я тихо, сквозь зубы, ругаюсь.

Боль раздирает мою голову раз за разом и, через несколько таких серий, я ломаюсь, не в состоянии сдерживать крик, и кричу так сильно, что болит горло. Моника поднимает руку все выше и выше, пытки длятся все дольше, но ответа она не получает.

Между криками я осыпаю их обоих проклятьями, а вскоре и вовсе перестаю подниматься, просто не вижу смысла и, бросив взгляд на часы, вижу, что прошло полтора часа. Я и правда крепкий орешек.

Через некоторое время из носа течет кровь, и я сплевываю ее Монике на ботинки, но она никак не реагирует. Мне самой противно от того, что я корчусь на полу у ее ног, но я выдохлась. В другое время я размазала бы ее по стенке, но сейчас это явно выше моих сил, а помощи ждать неоткуда. Вскоре до меня доходит, что она специально увеличивает интервалы между пытками: чтобы я не умерла и не потеряла сознание. Кому захочется играть с мертвой игрушкой?

Я больше не могу говорить, а они не требуют ответа, просто продолжают пытать. Я лежу на полу и не могу пошевелиться, а тело бьет крупная дрожь. Вижу дверь, но не запоминаю, как она открылась, зато запоминаю его лицо: бледная кожа, высокие скулы, темные спутанные волосы, открывающие лоб. И холодные голубые глаза с густыми темными ресницами.

Он смотрит сначала на них, потом его взгляд останавливаются на мне, мелькает изумление, а затем я понимаю, что он зол. И не просто зол, он в ярости.

– Что вы делаете? – спрашивает он холодным, как сталь, голосом:

– Пытаемся узнать, где остров. – отвечает Уильям, откровенно гордый собой, а я продолжаю смотреть на вошедшего, потому что не могу ни повернуть голову, ни закрыть глаза.

– С чего вы взяли, что для этого нужно ее пытать? – его вопрос остается без ответа, а сам он походит ко мне и поднимает на руки. – Кто вам позволил так с ней обращаться?

Когда я в его руках, а моя голова лежит у него на груди, мне кажется, что я в безопасности. Глупо, больше нигде не безопасно, но мое израненное тело этого не понимает, а его руки держат меня нежно и крепко, да и мозг слишком перегружен, чтобы искать подвох. Меня даже не волнует, кто он и как его зовут, и я, наконец-то, теряю сознание.

Открыть глаза оказывается труднее, чем я ожидаю, а яркий свет словно выжигает мои веки изнутри. Я вспоминаю, что случилось накануне и понимаю, что нужно как можно скорее выбраться отсюда, и мне, наконец, удается открыть глаза и сфокусировать взгляд.

Я лежу на огромной кровати в большой, невероятно роскошной комнате. Темные деревянные панели на стенах, бархатные шторы зеленого цвета, теплого, словно лестной мох, открыты настежь, а солнце настолько яркое и далекое, что кажется ненастоящим.

Я с трудом сажусь на постели и оглядываюсь. Огромное зеркало в бронзовой раме, еще более огромный шкаф, небольшая софа того же оттенка, что и шторы. Провожу ладонями по бархатному покрывалу, оно на пару тонов темнее, чем софа и шторы, а потом меня осеняет: голые плечи, тонкие бретельки. Я одета в бледно-зеленую атласную ночную рубашку. Что за чертовщина?

Я окидываю взглядом комнату, но из моей одежды осталась только кожаная куртка, висящая на стуле возле окна. Провожу рукой по волосам, рассыпанным у меня по плечам, и понимаю, кто-то вымыл и распустил их, ведь мой шампунь так не пахнет. Меня передергивает. Кто-то раздел меня, помыл, заново одел и уложил в постель. Это кошмарно и абсолютно отвратительно. Я вполне в состоянии сделать все это сама, правда, не на тот момент, но все же.

Если верить солнцу, уже за полдень, и я проспала больше двенадцати часов, потому что энергия волн бьет во мне ключом, а после подобной пытки быстрее я бы не восстановилась. Нужно отсюда выбираться. Копье, надеюсь, до сих в куртке, но не могу же я бежать в ночной рубашке, тем более, без обуви. Пока я лихорадочно пытаюсь хоть что-нибудь придумать, открывается дверь и входит парень, на руках у которого я вчера выключилась.

Рывком натянув одеяло до подбородка, я смотрю, как следом за них заходит девушка с короткой стрижкой, в сером платье и подносом в руках. Опустив голову, она ставит поднос на прикроватную тумбочку и выходит, тихо прикрыв дверь, а я перевожу взгляд на парня. От его пронзительного взгляда у меня по коже бегут мурашки, но его лицо ровным счетом ничего не выражает, словно не лицо, а маска.

Кажется, я знаю, что сейчас будет, пока с пытками покончено. Сейчас он будет изображать из себя добренького и утверждать, что их так называемое руководство понятия не имело, что происходило.

– Ну, вот ты и проснулась.

Его голос мягче, чем в прошлый раз, но это неудивительно, если учитывать, как он буквально клокотал от ярости, наверняка в прошлом стал бы хорошим актером. Я не отвечаю, потому что он и не ждет ответа. Вместо этого он подходит к окну, берет стул с висящей на нем курткой и садится у кровати. – Как тебя зовут?

Странно. Зачем ему это знать? Хотя, наверное, так тебя и заставляют поверить, что ты в безопасности. Парень хмурится и вглядывается в мое лицо.