Сен ВЕСТО - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая

Исподлобья глядя куда-то в пространство прямо перед собой. Штиис озадаченно мял и пробовал пальцами у себя под ухом затылочную область. Штиис словно понял вдруг что-то очень важное. Он покачал головой.

– Такое впечатление, – пробормотал он, – что я выспался…

_____________________

ГЛАВА 3.ЛЮБИМЫЙ СТУЛ AMEHEMXETA

Hа разных уровнях, разных этажах сознания совершалась привычная, будничная работа. Кто-то стучал – и следил за производимым эффектом, кто-то слушал и осторожно шарил в темноте руками, желая знать, где это стучит, то и дело натыкаясь голыми коленками на остатки непонятного хлама и быстро теряя последние капли не имевшего привычки к значительным перегрузкам терпения: Стена была здесь. Грубо выложенная, с многочисленными сырыми осыпавшимися провалами, что угадывались местами в шершавой циничной кладке притихшего пустого уголка неведомого здания. Вскормленное на нездоровой пище тщедушное, слабое от рождения и систематического недоедания воображение неохотно ворочалось, принуждая временами оглаживать недоверчивой ладонью попадавшийся камень; в конце концов, мало ли кто там может бродить. И мало ли кто там станет звать, это, может, не отсюда, не из соседнего помещения голоса. Может быть даже, это вообще не голоса, терялся в догадках осторожный оппонент, спотыкаясь на обратном пути и вновь встречая коленками разношенный хлам. Это, может, снова последствия собственной душевной неустроенности – вроде желудочного беспокойства, они же явно не отсюда, наблюдатели недобитые, они же никогда не бывают отсюда – откуда-то с соседнего этажа, если даже допустить, что это все-таки не желудочная неустроенность, а посторонние голоса. Время шло, на разных уровнях, разных этажах сознания совершалась привычная, будничная работа.

Мягкое шуршание нарушало застоявшуюся тишину, тишина прибирала тихо к рукам удалявшийся звук шагов, ничего после себя не оставляя, все прибирая до крошки, заставляя шорохи искажаться, плескаться, множась, вздрагивать и разбегаться в стороны короткими испуганными кругами. В общем, от этого разговора у меня остался какой-то нехороший осадок. Не разговор, а сплошное идиотски глубокомысленное перестукивание. У меня даже создалось такое впечатление, что оппонент меня не видел за этой темнотой. Это даже не разные помещения одного этажа, разделенные непреодолимой стеной, – просто разные этажи восприятия. Разные этажи, находящиеся в разных зданиях. Не вспоминая уже о том, что сами измерения их ни при каких условиях не смогли бы иметь общих точек соприкосновения. М-да, подумал я. Здесь надо бы поосмотрительнее. Нездоровое какое-то место, темное. Некое смутное и не вполне осознаваемое еще во всем объеме жжение где-то в области правой пятки беспокоило все чаще, и я остановился посмотреть, что это там такое. По одну сторону всей голой стены тянулись вбитые в кирпичи железные проржавленные кольца, в которых кое-где сидели рукояти факелов, коптя низкий потолок и ничего толком тут не освещая. « Естуде-э-э-э… – уныло тянул где-то за дверью севший голос. – …Эй. Ол май троблис симт coy фа-а-руэээээ-э… э… э… » Голос, поперхнувшись и закашлявшись, ушел куда-то на время, вслед за чем в коридоре зависло неразборчивое бормотание. В сущности, мозоль была совершенно так себе, смотреть было не на что, она больше кричала о себе, чем заслуживала упоминания, однако прежнее бодрое самочувствие оказалось основательно подорвано, настроение шевельнулось, дрябло взгромоздилось на новый приступ глухого раздражения и ушло к нулю. Впереди, дальше по коридору полуподвала, в черном щербатом кирпичном провале мажущих закопченных теней и пляшущих кроваво-красных факельных отсветов имелось некое несанкционированное скопление. Неприятные лица здесь все-таки. Нехорошие, невыспавшиеся лица и неприятное внимание дозревших быков, которым на глаза попался не ко времени забредший в стойло турист. Кубические челюсти и одинаковые сосредоточенные морды, одинаковыми взглядами провожающие проходимца. Настоящие мужчины. Могучие яйценосы. Кажется я у них также не вызывал особого сочувствия. Связываться сейчас не хотелось. Чуть поодаль мясистый половозрелый сударь с нетрезвой координацией движений, со стойкой неизменностью сохраняя на лице подчеркнуто трагическое выражение, в какой-то мрачной решимости прижимал охватистыми дланями к своей груди прохожего за податливые плечи, не перестававшего слабо отпихиваться и затравленно озираться по всему периметру коридора. «Все отлична, бр-рат…» – с исключительной болью и теплотой в голосе повторял мужчина собеседнику, порывавшемуся все время не то что-то возразить, не то присесть: не оставляло впечатление, что к преодолению изначально имевшихся сильных расхождений во взглядах шаги делались лишь с одной стороны. Шаркали подошвы, с треском соприкасались головы, парализовано перебирались по полу ноги, ощутимо веяло невыразимыми безысходностью и дружелюбием. «Хорошо шагает, широко… – одобрительно заметил один бык с прижатыми сломанными ушами другому, с обнаженными круглыми вислыми плечами и раздавленным носом. – Нe идет, пишет. Спортивная походка, боксер, наверное. Я тоже так хочу…»

Меня вежливо взяли за рукав.

– Братишка, ты боксер?..

Я старался пока не глядеть на здоровые переспелые физиономии, плохо различимые в отсветах факелов.

– Бульдог, – сказал я, попытавшись с ходу преодолеть препятствие, придерживая до поры дыхание и сохраняя на лице привычное в таких случаях простое выражение. Но это был, видимо, неверный ход. – Можно пройти?

Я принудил себя остановить пустой взгляд в проеме меж новых собеседников и добавить бесцветности в голосе. Похоже, это не очень мне удалось.

Руки ломать всем, внезапно подумалось мне с ненавистью, и чтобы этот повесил свою челюсть на входную дверь, это будет справедливо. Но сейчас, конечно, нужно было не мечтать, а подумать о себе и своем здоровье. Просто удивительно, как меня местная сволочь любит, прямо в лице меняются. И всем чего-то надо. Очень не спеша подшаркал и встал за спинами третий. Подшаркал, в общем, оглобля немытая, встал за спинами дружков и стоит, изучает то есть. И пока я ловил краем глаза прилегающие окрестности, оглядывался тут потихоньку, прикидывал, значит, что тут у них к чему, присматриваясь к самому квадратному подбородку, как раз успев определить, что до ближайшего поворота бежать не так уж далеко, как сзади вдруг бесцеремонно выдохнули, меня крепко похлопали по плечу, и изумленный комендантский голос в совершеннейшем одурении возопил: «Ты что же это, череп, мне погоду в заведении портишь? Ты, т-твою…»