Александр Мануйлов - Посторонние

Теперь ты сидишь и смотришь на постепенно запотевающее окно, размывшее контуры дома напротив. Собравшись с мыслями, ты обдаешь водой лицо, вытираешь его старым махровым полотенцем и поддаешься чувству голода, который постепенно превращался в сумасшествие. Из старых запасов ты варишь макароны и выливаешь из банки остатки соуса, плавно растекшегося по тарелке. Неожиданно быстро ты чувствуешь сытость, преждевременную и непрочную, когда большая часть еды остается на тарелке, а пар продолжает струиться в воздухе, но кусок уже не лезет в горло. Ты делаешь еще несколько усилий, судорожно запиваешь горячим чаем свой завтрак и открываешь пыльный ноутбук, лежащий у окна ровно на том же месте, на котором он был и вчера, и неделю назад. Электронная почта и лента новостей давно перестали тебя интересовать, ты проверяешь только письма, а за новостями следишь просто по привычке, изредка радуясь предстоящим концертам и фильмам, которые могли вызвать в тебе желание встретиться с друзьями и приблизиться к чувству свободы. Ты подходишь к окну и всматриваешься в крышу дома напротив, из-за которой уже виднеется ясная граница тучи, пропускающей заметные лучи солнца.

Окруженный свободным временем и готовый заново взглянуть на себя, ты решаешь выйти на улицу навстречу отступающему дождю. Тебе хорошо от этой мысли, будто ты ставишь точку в споре без взаимных оскорблений и раздражения. – Хочешь не хочешь, – думаешь ты, – все время надо что-то делать, действие везде, повсюду. Любой поступок означает, что несколько секунд назад еще ничего не было, а в эту секунду появляется нечто, совершено действие, которое может быть абсолютно незаметным, но оно исключает вереницу других действий, которые не были реализованы, остались противоположностью. Отказаться от действий – вот настоящий протест – протест против вечной нехватки, отсутствия того, что вот-вот материализуется, а значит, принесет мимолетное удовлетворение, которое продлится ровно столько, сколько есть времени в период бездействия. И так от действия к действию протекает жизнь, – заключаешь ты, нахмурившись. Подойдя к двери, ты вдруг усмехнешься, зная, что хоть это и нерешительное, но все же действие, которое ты совершил по наитию.

Это ты, он, я или тот малознакомый сосед, которого вы видели сегодня, – он ходит в одном и том же плаще уже долгое время. Ужасное внутреннее напряжение рассеивается в шуме и густом дыме сигарет. Сплю я обычно пять-шесть часов, но иногда в полусне провожу сутки напролет, делая очередные заказы. День незаметно сменяется другим днем, я переставляю число на календаре, каждый раз обнаруживая, что отстаю.

Привычный ритм и отсутствие риска приводят к безразличию, самоуспокоению, за которым мирно уживаются манеры, бытовые нужды и особенности взглядов. От «Рога изобилия» до дома меня отделяли пятнадцать минут ходьбы умеренным шагом, несколько затихавших к полуночи улиц и шумный проспект, не знающий передышки и ночью. За это время я успевал задуматься о том, чего не было и что могло бы случиться со мной и со всеми, кого я знал. Прошлое вовсе не выглядело мрачным, а под утро оно превращалось в тень, совсем неопасную. Пустой кошелек и просроченная карта покоились на дне кармана, оберегая меня от зазывающих ярких вывесок еще открытых баров. Перед тем как толкнуть дверь в парадной, я останавливался, слушал тишину, затем бесшумно поднимался по крутой лестнице. И снова я оказывался в своей комнате, где, добравшись до кровати, боролся с тяжелой головой, стараясь отыскать в сегодняшнем вечере что-то полезное, что могло бы меня заставить отличить его от всех предыдущих вечеров.

В этой комнате я жил с самого рождения, все вещи принадлежали мне, а я принадлежал им. Здесь проходила большая часть жизни, даже если я приходил поспать лишь на два часа. В ней оставалось что-то, что я никогда не смог бы взять с собой, чем не смог бы поделиться ни с кем, кто встретится на моем пути. Но теперь приближалось время прощания с прошлым. Ясно, что как умелый ювелир, мастер, знающий тончайшие детали часового механизма, я готов был сидеть за столиком перед стеной, разглядывая выцветшие обои моей спальни, каждый сантиметр которых я помнил с того времени, как на письменном столе валялись учебники и ручки, а из колонок доносилась приглушенная музыка.

Выйдя на лестницу, я услышал, как захрустели замки этажом выше. Лифт принял чье-то тяжелое тело и поехал вниз. Поколебавшись, я нажал на кнопку. Вскоре мы поравнялись, на мгновение погасла лампа, и я потянул на себя железную дверь. Крупный мужчина, похожий на дореволюционного профессора, стоял у самой стены, прижимая к себе толстую книгу. Его лицо было знакомым, но имя никак не вспоминалось. Он нажал на кнопку, и лифт плавно поехал, но вдруг все заскрежетало. Лифт задрожал и остановился.

– Приехали, – недовольно прошептал профессор.

– Телефон замазан, – сказал я, указывая на надпись «Помощь».

– Что за лифт, что за страна? – буркнул он.

– Зачем было ехать на лифте? – разозлился я. – Еще и книгу взял, – мысли забродили, и я вспомнил о дурной привычке мгновенно браться за любую проблему, искать выход из сложных ситуаций в борьбе с молчанием.

Я приподнял глаза и прочитал название книги, которую держал в руках сосед. «Бритва Оккама». Он опустил очки на кончик носа и начал нервно нажимать на кнопки. Прищуренные глаза, скрытые за толстым стеклом очков, бегали в надежде вернуть к жизни этот кусок железа. Но вскоре он успокоился, поняв, что смысла в этом нет. Его широкое породистое лицо сразу же стало выглядеть задумчивым, огромные белые руки закрыли собой обложку книги. – Такая сосредоточенность всегда отвлекает от чего-то важного, – подумал я и громко проглотил слюну.

Профессор неожиданно повернулся ко мне лицом. Его крупные ладони сложили книгу в портфель, неприметно висевший на плече, он расправил широкие плечи и осмотрелся. Я несколько растерялся, покрутил книгу в руке, будто задумался и случайно вспомнил о ней.

– Как думаете, надолго? – грудным голосом спросил он.

– Не знаю, – ответил я как ни в чем не бывало.

– Давно не был здесь, квартиру сдаю, но кое-какие вещи остались. Надо бы их собрать. Ведь скоро нас всех выселят.

– Никогда не верил, что такой день может наступить.

– Я заметил, с каким интересом вы рассматривали мою книгу.

Оставалось только смутиться и промолчать.

– Это редкая книга на русском языке, хороших переводов мало. Вы читали?

– Нет, только слышал название. Наверное, вы увлекаетесь религией? – поинтересовался я.

– Не то чтобы я был увлечен религией. Зовут меня Теодор.

Я представился в ответ и протянул руку. Он пристально посмотрел на меня и вложил свою массивную кисть в мою ладонь.

Читать дальше