Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 1

– Ну как ты съездил? Все хорошо?

– Знаешь, отлично! Рико, правда, говорит, что все станет ясно недельки через… Маш, тебе холодно? Ты чего дрожишь? Встаешь уже? Хочешь, принесу тебе одеяло?

– Вставай, Алекс, – сказала Маша ледяным голосом, – пойдем спать, завтра рано вставать.

Она кое-как застелила диван, свалила на покрывало Сашину одежду, сверху бросила подушку. Прижав к груди свои штаны и футболку, пошла в спальню. Худые лопатки двигались под тонкой кожей как недоразвитые крылья, на которых не улететь.

После той ночи они практически не общались. «Есть будешь? – Я не голоден». «Есть суп. Вкусный. Разогреть? – И так сойдет, спасибо». Несколько дней после приезда Алекс искал свои солнечные очки: «Ты не видела? Нет? Вроде в кармане были. Ладно. Наверное, потерял по дороге». – «Так ты суп будешь? – Нет». Все, поговорили.

Федерико не приходил почти две недели. И появился как раз в тот день, когда Маша начала надеяться, что больше его не увидит. Она была дома одна, детей забрала мама, Алекс еще не вернулся с работы. Нежеланный гость был пьян. Она испугалась, когда поняла это. Но он уже был внутри, по-хозяйски прошел на кухню, потом в гостиную.

– Иди сюда, Мария, – она сделала шаг, но остановилась. Тогда Рико подошел сам, за руку потянул ее к дивану и ощутимо толкнул в грудь. Она не села, а упала, вжалась в угол, обхватила руками колени. Он начал говорить – с интонациями давно и крепко пьющего человека. Проглатывал звуки, то понижал голос до шепота, то кричал, то почти плакал.

– Дорогих гостей принимают в гостиной, правда ведь? Я же дорогой гость? А? Взял на работу твоего убогого мужа, плачу ему нехилые бабки. А почему? Ты думала хоть раз своими куриными мозгами? А ты знаешь, что он мой друг? Да, друг! А ты, сука, встала между нами! Мне ни одна не отказывала, знаешь ты? Они все лизали мне пятки, лишь бы остаться! А ты, сучка… Ах-ах-а, какая ты сучка… Тварь! Подожди, вот я сейчас… – он порылся в карманах и достал бархатную коробочку. Открыл, сунул ей под нос. – Вот! Это тебе! Кольцо с брюликом! Бери, кому говорю! Дай руку, даааай руку! Сука! Разожми пальцы, тварь. Сломаю ведь! Воооот, молодееец. Но это не за секс, неее. Я никогда не плачу за секс! Они сами приходят и просят. А ты, сучка, не дала! Только никто тебе уже не поверит! – он осклабился. – Колечко взяла – все! Но если – тссс! – мы никому не скажем, если ты мне дашь – никто ничего не узнает. Только сейчас, прямо сейчас, а колечко можешь оставить, хорошее колечко…

Он продолжал бормотать про колечко, про «не узнает», про суку и все лез на нее, хватая руками за грудь, руки, зажимая шею, раздвигая ногами ее колени и пытаясь стянуть штаны – мягкие трикотажные штаны, без молнии и ремня. Казалось, он весь состоит из конечностей – длинных, многосуставчатых, оканчивающихся многими десятками липких пальцев. Маша вырывалась, вывинчивалась из цепких лап, царапалась, впиваясь ногтями в жесткую, горячую мужскую плоть. Подушка! У нее под спиной подушка! Она прижала мягкий прямоугольник к лицу Рико, впихивая, вдавливая ткань в раззявленный зловонный рот, булькающий мерзкими словами. Потом, резко выпрямив ноги, изо всех сил ударила его ступнями. И еще, и еще раз – в грудь, в живот, в солнечное сплетение! Надсадный хрип, страшный грохот, тишина. Она открыла глаза – оказывается, все это время они были зажмурены. Федерико стоял на четвереньках в метре от дивана, хватал ртом воздух. Она вскочила, побежала на кухню, вытащила из подставки самый большой нож.

– Вставай! – Маша пнула ногой тощий зад Рико. – Вставай, гнида! Выметайся отсюда! И кольцо свое поганое забери! – она сорвала с пальца кольцо, швырнула на пол.

– Ссууука… Ты еще пожалеешь… Я вышвырну на улицу твоего поганого мужа… Но сначала я расскажу ему, как мы сегодня покувыркались. И не только сегодня. Что?! Вот так, сссука! Кому он, думаешь, поверит? Другу или сучке-жене? – Федерико тяжело поднялся на ноги, медленно пошел к двери, бормоча под нос. – Я тебя в покое не оставлю, ты у меня еще кровавыми слезами…

Маша закрыла дверь на все замки, прижалась к ней спиной, в ужасе отшвырнула нож. Потом медленно сползла вниз и, наконец, заплакала.

К приходу мужа она успела разогреть суп и немного прибраться в гостиной. На диване, там, откуда она выхватила подушку, нашлись потерянные очки. Они просто застряли в складках ткани. В ту ночь, две недели назад. Она снова пошла на кухню, встала к раковине, начала мыть единственную лежащую там тарелку. Руки дрожали. Круг губкой по гладкому фаянсу. Еще круг. Еще. Оказывается, слезы отлично отмывают жирную посуду.

На кухню зашел Саша, сел за стол. Необязательные разговоры, привычные слова. Будешь суп? Вкусный. Сын заснул за столом. Дочь получила четверку. Федерико не встретил? Нет? Странно, он недавно ушел. Да, совсем недавно…

– Знаешь, я нашла твои очки.

– Да?

Пауза.

– Где?

– На диване под подушкой.

Саша медленно встал, подошел к жене. Встал близко, но так, чтобы не касаться. Ему казалось, что мысли, грохочущие у него в голове, слышны снаружи. Ему нужно было понять, как скоро за ним придут. Наверное, скоро – все произошло совсем рядом, почти на пороге их дома. Должны быть свидетели. Кто-то слышал, как Федерико, кривляясь, живописал свои отношения с Сашиной женой, выбирая для этого самые гнусные, самые грязные слова. Кто-то точно заметил, как Саша засмеялся и хотел уйти, потому что понял, что Федька все врет, от начала до конца. Но Кильдяев начал угрожать Маше и детям, и тут уже не поверить было нельзя, и тогда Саша бегом добежал до близкой, всего-то метрах в тридцати, парковки и на мотоцикле нагнал Федерико, который успел дойти только до соседнего дома. Многие окна были открыты. Наверняка найдутся желающие рассказать, как во дворе раз за разом взревывал мощный мотор и как ватно пружинило под колесами человеческое тело…

Каждую секунду ожидая звонка в дверь, Саша крепко обнял жену за плечи, повернул к себе. Маша подняла голову, и ему стали хорошо видны царапины на щеке и следы от пальцев на шее. Ее губы шевельнулись. Он мягко прикрыл ее рот рукой, улыбнулся и сказал:

– Не бойся. Он больше не придет.

– Выше! – Ли шлепнула брата по коленке. Бэй надул щеки, схватил сиденье велосипеда покрепче и потянул вверх. Ли пальцами приподняла гладкую, скользкую от вязкого масла цепь, нажала на педаль – цепь села на зубья шестеренки. – Почему папа не сделал?

– Я просил. Он сказал, что очень занят, – сказал Бэй, опустив велосипед. – Ничего. Когда брат родится, мы с ним…

– Сестренка родится.

– Тебе-то откуда знать?

– Мне уже восемь. И я девочка. Я все знаю.

Ли сдвинула кепку со лба и отодвинула влажные волосы запястьем. Раскаленный пол балкона обжигал ноги даже через домашние тапочки. Свежее белье высыхало на натянутых веревках и пахло новым стиральным порошком – запах был еще хуже, чем у предыдущего. Лимонный запах. Но осталось чуть-чуть. Ли зажала насос между вымазанными зеленкой коленками, вставила его хоботок в шину и надавила на поршень двумя руками – ходил он еле-еле. Девочка представила, как эти два колеса, сине-зеленая рама с потертым логотипом, узкое сиденье и восемь скоростей уже завтра помогут ей обогнать ветер.