Марина Леванте - Политиканиада, по линии ада

Ну, просто с момента великих географических открытий в мире произошли немалые изменения. Выросло население, которое требовало всё больше не только зрелищ, но и больше хлеба… А пчёлам, как ни крути, мы обязаны 1/3 всего урожая. И потому Эйнштейн, как нельзя прав оказался в своём горестном предвидении: не будет пчёл, человечество лишится не только меда, но и пищи насущной…

И потому, пока пчёлы ещё трудятся в своих ульях денно и нощно, являясь, не в пример человеку, жуткими трудоголиками, летая по прежнему на пастбища, те самые луга и поля, где ещё растут цветы, лютики-ромашки, и там, перелетая с цветка на цветок, делают свою работу, а потом, дружно возвращаясь в свои жилища, не только в дупла, из которых Винни Пух с Пятачком мёд воровали, а и в те, что построили для них люди, назвав их ульями, а там, выкинув за шиворот и за дверь тех, кто хотел только лежать и ничего не делать, лишь развлекаться, что являются трутнями и среди людей, продолжали начатое на полях, и бережно распределяли собранный нектар по сотам, в которых он и превращался потом в так желаемый и любимый человеком мёд, этот человек, помня слова великого учёного и не забывая о своих деяниях, думал о той альтернативе, что поможет ему выживать и дальше, не оставшись без еды вовсе.

И собственно, давно уже придумал, потому что вторым потенциальным заменителем пчел после шмеля, предназначалось стать человеку… И вообще, это ни какое-то далёкое фантастическое будущее, потому что в Китае, где пчелы давно перевелись, лет двадцать, так, назад, по причине уже упомянутых пестицидов, опылителями являются не эти мохнатые в коричневую полосочку насекомые, а люди. Как всегда, дешёвая китайская рабочая сила вручную опыляет цветы. Неудобно, затратно, всё ж понятно, человек это – не пчела, крыльев и хобота не имеет, но, тем не менее, это работает…

А пока китайцы совершенствуют придуманный процесс опыления искусственным путём, на других просторах, люди, менее совершенные, просто примеряют костюм пчелы и изображают пасеку, что является их работой, за которую они, конечно же, получают заслуженную заработную плату.

Вот и Ося, Осип Лионович, что мечтал при советском строе, живя в столичном граде, о демократическом переустройстве своего государства, потому что много чего его не устраивало тогда, сейчас и давно уже трудился пчелой в Кузьминском парке на Юго-востоке своего родного города…

Вся его работа заключалась, в основном, в том, что он с самого утра, являясь на работу, опаздывать нельзя было, ни-ни, потому что начальником товарища Туринского был старый кэгэбист с тридцатилетним стажем на старой службе, и ещё, как не уставал повторять сам Осип, азербайджанец по национальности, что подразумевало им же ослиную упёртость того, и потому пчела ровно в девять ноль-ноль уже в надетом полосатом костюме сидела за рабочим столом, как ученик за партой и ждала распоряжений от нелюбимого им осла.

Но это не была басня про осла, козла и мишку, и про мартышку, хотя чем-то и напоминала её, ибо был Осип Лионович из семьи музыкантов, но опять ни из тех, что затеяли сыграть квартет, это была банальная жизненная реальность и надо сказать, не лучшая, в которой кто-то уже лет десять всё изображал и изображал пчелу, а кто-то был начальником, хоть и не любимым.

Но что поделаешь, всем мил не будешь и потому товарищ Туринский, тоже денно и нощно, развлекал посетителей парка, проводя экскурсии по так называемому «Музею пчеловодства», рядом с которым расположилось nn-ое количество настоящих, не экспонируемых ульев. Но Осип, будучи человеком, не просто осторожным, а трусливым, всё ж в глаза начальнику ни разу так и не сказал, кем его считает, мёд из домиков таких же настоящих пчёл, как и их ульи, не собирал и потому надобности в надевании сетки пчеловода тоже не имел. Ибо опасаться, что те, полосатые угрюмые бестии, угрожающе жужжа, вылетят из своих домов и вцепятся ему своими жалами в морду, не было. И по сей причине работник музея, для правдоподобности своих рассказов из жизни пчёл, вынужден был носить полосатую майку и жёлтого цвета штаны, а на голову цеплять нечто подобие шапочки с усиками-антенками. Где пряталось его пчелиное жало, никто не знал, да и не предполагалось, что экскурсовод будет пугать детей, в окружении которых он вечно находился. В этом и заключалась та работа, а значит и жизнь этого ещё не пожилого человека, который просто мечтал жить при демократическом устройстве, в котором он думал всё будет, как в раю, но этот его рай, почему-то сконцентрировался исключительно на пасеке в Кузьминском парке на Юго-Востоке родного города Москвы мальчика Оси и всё же без наличия тех демократических свобод, учитывая факт имеющегося над Осипом главенствующего лица.

Тем не менее, упёртостью осла обладал не начальник товарища пчелы, а сама пчела, которая всё неустанно повторяла, что всё равно голосовала бы за того, кто этот рай демократический пообещал ей уже 25 назад, и плевать ей, пчеле полосатой, что не выполнил своего обещания кумир многих, похожих на Осипа, ну, или, во всяком случае, не до конца, а правильнее, ни для всех. Ибо райская жизнь всё же состоялась, но только у кучки тех, кто её и обещал всем остальным. А тем остальным только и осталось, что продолжить восторженно жужжать дальше, про то, что такое, хоть и не полученная, но обещанная демократия, которой не наблюдалось даже на пасеке, где исключительно жужжал давно подросший мальчик Ося.

***

А пока мальчик Ося не вырос и не стал той жужжащей, но больше брюзжащей пчелой, он воспитывался за кулисами Большого театра, где его отец не совсем понятно, какую роль исполнял, потому что в списках солистов оперных певцов и ведущих танцоров не значился, да, так и путал всю свою жизнь, по словам сына, Равеля с Гершвиным, что не помешало, однако полностью впитать маленькому Осипу ту атмосферу театральных клановых конфронтаций в борьбе за выезд за рубеж.

Тяжёлым грузом легла эта несправедливость из жизни советских людей на сердце ребёнка, невозможность поехать туда, куда хочется, эдакое, отсутствие свободы в своём выборе, которое он пронёс через всё, ставшее бременем для него, время социалистического строя, уже позже всё повторяя как мантру, одно и то же четверостишие:

«Свобода, свобода, так много, так мало,

Ты нам рассказала, какого мы рода,

Ни жизни, ни смерти, ни лжи не сдаешься,

Как небо под сердцем в тоске моей бьешься…»

Но это было потом, чтение стихов и тоска о несостоявшемся, или всё же произошедшем, а пока мальчик наслаждался иной славой, он был приближен к самой приме-балерине Майе Плисецкой, вернее, к её коленям…

В 1972-м году на сцене Большого театра вышла постановка балета «Анна Каренина», в которой Осипу посчастливилось сыграть и ни один раз, роль Серёжи, сына Анны, главной героини романа великого писателя Льва Толстого. И вот раз за разом он выбегал навстречу своей названной матери, утыкался плачущим личиком ей в колени, прощаясь с той навсегда, а потом точно так же раз за разом, рассказывал этот незабываемый эпизод из своей жизни.