Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 3. Исход

– Урок первый! Всегда будь бдителен, или по-научному бди! Во —первых здесь никогда не было других партий, кроме двух!

– Каких же?

– «Партия Е. ущих в Ж…» и «Партия Е. омых в Ж…»! Никаких других партий тут никогда не было! Первая их этих партий была немногочисленна, но невообразимо нагла и жестока, вторая составляла всё население страны, очень напоминала стадо баранов и жила за чертой бедности! Первая мне отвратительна! Вторую я всегда жалею! Кстати! Знаешь, как действовали..здуевкие Кукушата, когда им нужно было выполнить задание партии и народа?

– Как? Как, скажи?

– Изобретательно и смело! По-партизански находчиво! Дерзко и одновременно решительно! Напористо и продуманно! Амбиваленино и куртуазно! У врагов разбегались глаза и яйца прыгали по тротуару, когда..здуевски е Кукушата выходили на охоту с балалайкой и гармоникой! Они проносили динамит для взрыва арсенала Тода Риччи с своих утлых задницах и через два месяца у них накопилось вполне достаточное количество адской смеси для того, чтобы взорвать мост…

– Ты говорил, арсенал!

– Мало ли что я говорил! Не суть важно! Мост, арсенал, какая разница? Это мелочи всё! Сначала Кукушата решили взорвать арсенал, а потом передумали ввиду непреодолимых трудностей выполнения задачи, не получилось, стали взрывать мост, но и тут не выгорело, кинулись в разные стороны, что взрывать, мать вашу, и они в итоге взорвал парихмахерскую и железнодорожную будку, в которой сидел старый кобель по имени Умбра, а также повесили красное знамя на прачечную! Когда вокруг пса полетели щепки, он выглядел совсем обалдевшим…

– И потом что?

– Они стали наступать на врага на тачке, в которой местные алкоголики развозили уголь по домовладениям…

– Им не позавидуешь! И что дальше?

– У них подбили глаз и тачка перевернулась…

– И что?

– И они спрятались под тачкой…

– Сколько можно прятаться под тачкой?

– Скролько надобно комсомольцам!

– И что?

– И стали ждать!

– А импресарио сказал…

– Я знаю, что мог сказать этот импрессарио Печкин! «Прекратите ваши …здяйские вылазки! Они совершенно неуместны в данных условиях! Нам нужна дисциплина и собранность, а не разброд и шатания, которые вынашивает рецидивист Фрич!»

– Он не мог так говорить! Он умер давно!

– Фрич? Это я!

– Нет, Печкин!

– Ну и слава богу!

Во-первых, если уж я начал рассказывать о нашем ненаглядном ущелье, то не рассказать о нашей Марте, всё равно, что в яркий солнечный день не заметить самого Солнца.

Марта жила в самом конце ущелья в маленьком старом домике, покрашенном синей краской и странный образом повёрнутом по отношению к сторонам света. За домиком был сортир, нежно обитый дермантином. Дермантин за сорок лет неустанногой эксплуатации весь облупился и являл собой вид причудливый. Это был не туалет, простите, не сортир, а Храм Человеческих Отправлений.

«Стань моим Крэзи!» – было написано на внутренней, более сохранной стене заведения.

Свиньи и козы заполняли леса и пространство вдоль дорог.

По сложившейся традиции все аборигены называли своих питомцев приблизительно одними и теми же именами, поэтому вечером Звёздочку звало двое, Зорьку выкликало семьдесят человек, Машку – двести, а Фавна, или Фабия – целая уйма!

Растворив решётчатые ворота и уперев руки в боки, хозяйка стояла недвижно, как Бранглийская королева, ожидающая лордов из Зазеркалья.

На промедление хозяйка реагировала очень эмоционально:

– У, сyка, Зорька, шмель проклятый! Вы, бляди, бога всуе не поминайте мне! Я вас знаю, паникадила! Разгоню всех! На xyй! Звериные шкуры!

Приходило двенадцать коз, две свиньи и чёрная курица – атаман банды.

– Я просила одного турка – сказала Марта с придыханием, ибо воспоминание явно томило её, я просила одного турка, которого любила, сбрить усы, и он сказал, что, к сожалению, не может этого сделать, и даже наша святая любовь не поможет ему сбрить усы! То ли аллах не велит, то ли джихад не позволяет!

– И что же случилось дальше?

– И на следующий день повесился!

– Как на следующий день повесился? Не может быть! Вот ты мне рассказала о турке, и он тут же мне стал как родной, а теперь ты говоришь, что он повесился! Разве так можно? Больше про турков мне не рассказывай, пожалуйста!

– Можно! – сказала Марта, – Я пошутила! Он не повесился, а уехал от меня в другую страну!

– Какую?

– Угрюмую!

Вот такие они все эти турки – как кого-нибудь прикончить надо, он тут как тут, а как усы сбривать – никого не найдёшь! Скользкие люди эти турки! А потом на форточке и заслонке вешаются! Вернее – на вьюшке!

– А потом он таки обрил их! Я уж не знаю, чего ему это стоило, да только он сбрил их.

Марта была полна таких историй, у неё была непростая и бурная юность. КАкждый раз она рассказывала о каком-нибудь повесившимся любовнике или соседе, и я начал думать, что в молодости она была хоть куда, Если рядом с ней увсе вешались.

Когда то у неё был муж, но потом он объелся груш и разлюбил её!

– Я верен тебе саликом! – говорил он, – Ты всё равно не предашь меня из чувства долга! Любви уже не будет, но чувство долга, как скрипучую телегу, ты будешь влачить вечно! – и повторил, как гвоздь в говно вогнал, – Любви уже долго не будет, но чувство долга, как скрипучую телегу, ты будешь влачить вечно!

Этим «долго» он хотел послать бывшей любимой мессидж, но она не поняла.

– Да! – отвечала она.

Хоть в душе он не верил ни одному её слову.

Она назвали его по-своему, толерантно – «мой терпкохуий барбос». Или Толстопуз!

Этот мужик был до неё тихий игрец на гитаре! Он пел песенки про лодочки, домики, избушки, саночки, лапоточки и больше всего – припоминал в песенках своё босоногое мокроштанное, отвязно бедное детство в деревне с громким названием Голопузовка. Он с детства, когда ещё норовил ходить под стол, замечал, как пьют взрослые! Какие бутылки рюмки, как употребляется закуска!

Естественно, при таком образе жизни, он был несколько раз женат, и все разы удачно. Наверно, если бы он узнал, как я его описываю, он счёл бы меня исчадием ада.

«Странно, но эти люди с их гнилым, мутным мировоззрением, похожим на мировоззрение страуса, несмотря на то, что я выступаю в защиту их интересов, никогда не пойму этого, и почти наверняка предадут мои интересы».

Он стал каждое утро ходить с бутылкой в руке по двору, выкрикивая неясные угрозы.

Любовь ушла, и как оказалось, навеки.

Это был уже не Железный Дровосек, а обосравшийся пенcиoнер всесоюзного значения!

Она так сказалаему в лик.

– Ты – союзного —сказал он ей.

– Сам ты союзного! – сказала она ему, – Я – личность!

– Личность, у кторой отняли наличность! Играй лучше! Злоба! Где куры? Лолита!