Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 3. Исход

Офицер отпустил Марту и устало смотрел ей в спину, но она так и не оглянулась, шевеля красными от гнева пионерскими ушами.

«Дьевушка! Просто дьевушка! – размышлял ньемец, официр, – Дьевушк – ест дьевушк! Глюпи! Не ест чьеловьек! Дьевушка – не ест чьеловьек! Она ничего не понима! Жэнщин – отбойни молотъок инстинкт! Унд Фрэш! Факин стальински зомбис пёрсон! Кьюколка нье ест бабочъек! Пожалеет и вибросит их памячт! А тьют ещё стран тот ещ! Престюпни югл! Пизды болшевицки! Это тьак страшн – эта дики бесчестни стран! Не видель такого нигде! Пипли, шмибли! Видно и тъак!

По снегу, осклизаясь в несусветную грязь, готовую поглотить любого, печатая шаг, гуськом шли попики – наверно их было очень много! Тьма!

– За святой водой! За святой водой! – раздавался голос хорунжего попа отца Лазера, – Раз! Два!

– Они пошли в психическую атаку! – сказал Бак.

– Вот тот, как Карабас Барабас!

– Смешно!

– Куда они?

– Сами не занют! В пустынь наверное!

– Туда им и!

Прислонившись к покосившемуся забору, Марта запела. Марта пела об одинокой любви, о смелости воина в бою, и предательстве врага, наказанном славным героем в котиковой шапке и потёртых чугунных калошах.

Песня, спетая Мартой, успокоила сердца и утолила печали.

А сама Марта уносилась в прошлое, туда, где бедствовала её горестная, преступная родина, где грохотали орудия и безвозвратно уходила её неповторимая юность.

…………………………………………………………………………………………………

Когда в ущелье появилась красная армия и бледная, прекрасная Марта гордо отдавала смершевцу ржавую цистерну, наполовину наполненную мутной жидкостью, красная армия столь стремительно двинулась в даль светлую, что не успела даже сказать Марте спасибо за халявное благо, которое та ей оказала.

Даже наоборот! Покарала её!

Несколько дней юыло спокойно, только шли куда-то похожие на сомнамбул невероятно усталые солдаты и Марта давала им папиросы.

Потом её вызвали в страшную организации и отбили ей почки, полагая почему-то, что цистерн было не одна, а напротив того – две!

Так Марта и прожила свой век, как верная дочь родины, знающая, что благо Родино – самое главное, что есть в жизни, а люди – это так себе, шелуха, финтипуплии некии!

Лемцы, испуганные двумя пионерами, бросавшими гранаты с гор и произведшими много шума, исчезли из ущелья стремительно и навсегда. Им не понравилось ни крайняя упёртость горянок, ни кривоногие пионэрки с урасными ушами, ни плохо-воспитанные пионэры-бомбисты. Сведения о типах, бросавшихся на амбразуры и таранивших на кофеварках немецкие самолёты, оптимизма врагу не прибавили.

– Ахтунг Панцир, камрады! Переходим к повестке дня! Как говорится, не в шутку родина мать зовёт!

Пафнутич! Портяна залётныя! Патриёта помалы нах! Готовь мат тво бо крючья! – таковыми были последние слова на неизвестном языке, какие Лемцы услышали в подлом ущелье.

В ущелье сразу же посоле освобождения прошла великая чистка, и расстреляли пятьсот человек.

Потом Марта застала постепенное умягчение времён, которое совпало с общим увеличением беспорядков.

Она держала в памяти постоянную смену денежных знаков в государстве на фоне постоянного уменьшения цен на посадские ситцевые платки и паюсную бочковую канифоль. Из радио неслись неистовые заклинания о том, как счастливо живёт совейский народ и ржали овцы, много понимавшие в счастливом будущем народа.

А потом и заклинания как-то сошли на нет вместе с её упёртым поколением.

А потом и её героическая страна сошла на нет.

Она потеряла документы и потом долго ходила по милициям и сельпо, гонимая мстительными блюстителями.

«Придётся, видать, помирать без ихнего паспорта!» – решила она.

От новой власти она так и не получила паспорт.

В последнее время её стали мучить сомнения – а правильно ли она сделала, что в своё время не отдала немцам цистерну с керосином, может, отдай она им цистерну, всё поворотилось бы иначе, и они не только не мучилась с краснозадым этим паспотром, а имела бы паспорт гражданки Великой Кармании.

Теперь у неё не было паспорта, но был домик, в котором можно было в случае чего скрыться.

Следующий муж в насмешку называл её Ксенией Ладожской, или Петрбкржской, не помню точно!

– Люминий, мать! —с ненавистью кричал он жене, и она на мгновение снова становилась испуганной робкой газелью.

Мистические откровения Ксении Ладожской, гадавшей по вульве и глазной склере самки полосатого скунса, привели к началу боевых действий между перукариями и аркадонтами:

– Я ему говорила, давай возьмём шелковицу! Колеровка! А то хорошие разберут! Он пошёл, взял колеровку, мы её и посадили в углу, а она взошла, как будто не сажали, а всегда была! Колеровочка! Все колеровкам колеровочка! Шелковицы столько было, что он из неё самогон гнал! Сyка! В бутылку двадцатилитровую! Потом бросил молоток в меня и в бутыль попал! Представляешь его горе? Я тогда сказала: «Слава Богу!» Так приятно было, что молоток бросил в меня, а попал в свою бутыль! Чпок – и всё! Е… мой лысый череп!

И рассказывая это она крестилась долгим протяжным крестом.

Сколько здесь верующих людей! Матка бозка!

Нет, красив был древний неандертальский край, населённый прекрасным правофланговым Лихтенвальдовым народом. Вечером, когда плач шакалов мешался с псиными песнями, так хотелось быть поближе к огню, летевшему из закопчёной древней печи.

– Сметлив был курилка! Сметлив, да не умён! – сказал Ральф, издали наблюдая за маневрами Марты.

– Поймаю козу, она и обоссытся! Нет, обосрётся! Поймаю козу – отъе…! – кричала теперь Марта, мешая матерный новореп и отменные научные термины, – Отъе… тебя, зорька, блядина! Будет тебе по горам бегать!

Видимо чувствую немунучесть расплаты, Зорька в это мгновение припустила по крутому каменистому склону в лес, хромая сломанной ногой. Она не реагировала ни на угрозы Марты, ни на ласковые посулы морковки, а мерно костыляла к лесу. Все остальные козы повлеклись за Зорькой и даже от испуга блеять перестали. Пуще прежнего Зорьке не хотелось возвращаться к Марте, и оттого Марта бесилась.

– Куда пошли?.. вашу мать! Куда пошли? Б…! Ноги вам поотшибать! – ревела Марта, и её крик отдавался обвальным эхом в горах, – Б.. стоеросовые! Розочка! Ну ладно эти б…., но тебя куда понесло с ними? Что ты там искала? Приключений на свою жопу? Розочка! Зачем тебе эти …..? Розочка! Я тебя не узнаю! Видела бы тебя твоя мать!

– «Марушка! Ты разбила мне сердце!» – хотела сказать хромая коза, но не смогла, совесть не позволила!

Надо сказать, что, хотя мне очень этого хотелось, мать Розочки видеть триумф своей дочери не могла, потому что была ещё в прошлом году продана по хорошей цене на праздник какой-то байрам и съедена дружной компанией горцев. И сейчас, слушая воспитательные речи Марты, обращённые к зарвавшимся, впавшим в беспредел козам, можно было подумать, что Марта готовит их не на съедение горцам, а для поступления в московский университет.