Анна Манна - Срывы в постмодерн. Повести

– Сию же минуту! – вопил Карфаген, – начинаем!

Аккомпаниатор заиграл лирический вальс и в зал внесли кресло. (Миранда желала сидеть в своем кресле. В этой просьбе подсудимой не могли отказать.)

– Подсудимая, сядьте!

– Ваше сиюминутшество, почему нет присяжных? – волновался адвокат, – боюсь выйдет очень субъективный процесс.

– Но суд присяжных появился только после Великой Французской революции, – заметила Миранда. К тому же тут на их скамье развалился какой-то, извините за выражение, жирный кот. Ну и что! – ответила на свое собственное замечание Миранда, – Почему это не может зазвонить как мой телефон?

При мысли о телефоне Миранду потянуло на прохладную траву, но её вернули:

– Это не телефон, а будильник, – сказал кот не раскрывая рта, и загадочно улыбнулся, открыв таким образом страшную тайну, но не проболтавшись.

Было объявлено начало заседания. Прокурор, похожий на измученного поэта, что-то писал и время от времени поднимал на подсудимую томные очи. Все это было довольно странно, если бы не было так.

– Зачем вы убили Железного рыцаря? – наконец изрек он, когда все уже перестали выдерживать его органическое молчание.

– Зачем я убила Железного рыцаря? Не знаю, там было темно. Дайте подумать… Нет, так не возможно думать, когда играет этот дурацкий вальс. – Миранда недовольно оглянулась на аккомпаниатора. – Зачем я убила Железного…

– Прошу поторопиться. Через несколько минут убьют изобретателя Ивана Сёмина.

– Протестую! – закричала Миранда, – как вы смеете убивать в параллельных реальностях?! Это противоречит!

– Противоречит чему? – спросил прокурор, – Тут должно быть как минимум какое-то дополнение.

Музыка смолкла, и в зале воцарилась страшная тишина. Миранда недовольно оглянулась на аккомпаниатора.

– Что вы хотели сказать? Что-то самое важное, – настаивал прокурор. Он смял листок бумаги и кинув комочек угодил Миранде по голове. Миранда айкнула, подобрала бумажку, и развернув прочитала: «ПРИЗНАЙТЕСЬ».

– Я хотела признаться, но всё оказалось намного сложнее.

Да, она хотела признаться, она для этого пошла на испытания, она для этого бежала на корабль, она для этого ещё и не это… но где вся её решительность?!

Не получив ни малейшей отдачи Миранда начала сомневаться. Ей вдруг представилась какая-то старость и не то паутина, не то рутина и ещё не весть что на немытых стаканах и последнее прости за волос в супе …и ни малейшей.

– Мне очень жаль: за какими-то мелочами вы потеряли главное, – прокурор заплакал и хотел было удалиться из зала суда, но тут ввели свидетеля. (Почему именно Теремухин? Мне он никогда не нравился.)

– Свидетель, вы желаете поведать нам каким образом пострадавший потерял голову?

– Протестую… – нерешительно произнёс адвокат и поднял вверх карандаш, – Не голову, а доспехи головной части. – Он не писал и не рисовал, и было не понятно, зачем ему вообще карандаш.

– Спасибо, это очень многозначительно с вашей стороны! – Миранда с надеждой посмотрела на адвоката, но тут же снова понурилась. – Или это только ваша работа? Кто-нибудь может сказать хоть что-то от чистого сердца?!

– Сейчас, сейчас… – адвокат ёрзал, грыз карандаш, но как ни силился, выходила только какая-то штриховка с наклоном влево. – Ми… миранда очень отважная, …как впрочем это было ясно из её чудесного имени, – лепетал он. Но тут наконец, подал голос свидетель. Афанасий Юрьевич был немного ошарашен судебной обстановкой: он пригладил свои немногочисленные волосы более подходящим образом и засвидетельствовал:

– Мне, как научному сотруднику, конечно трудно осмыслить этот факт, но я вынужден признать очевидное: пострадавший потерял голову от любви.

– От любви? Вы уверены? – удивился судья Карфаген, – насколько нам известно, пострадавший имел надёжные доспехи. И только очень хитрая стратегия могла…

– От любви?… – выдохнула Миранда.

– От любви? – переглянулись все.

Эти простые слова запустили механизм мозгового хаоса, аккомпаниатор заиграл долгожданный регтайм, и всё дальнейшее было сложно протоколировать: все толкались и кидались мятыми бумажками, самые активные выкрикивали какие-то недосказанности. Воспользовавшись суматохой, Миранда поспешила к выходу. В проходе прокурор всё же успел сунуть ей в руку бумажку. «ОН ЖДЁТ ТЕБЯ В ЗАМКЕ» – было написано там, и Миранда сильно зажмурив глаза стала представлять себе путь.

– Постойте! Алиса из страны чудес вам ещё спасибо скажет! – кричала французская королева конца 18-го века в последнем ряду, постепенно удаляясь в общую трубу. А Миранда всё бежала и бежала: лаборатория, километровый коридор, морская свобода и снова таинственный средневековый сад.

Быть одному это тяжело, и, вместе с тем, легко и привычно. Быть одному, это значит иметь чудесную компанию в виде себя самого: будь то хвастливый попугай, засохший созерцатель копья или средневековый киборг. Но это – самодостаточная личность, и никто не хочет, чтобы какая-то девчонка вторгалась в совершенный мир и пинала тут всё своими лаковыми туфельками и переставляла с места на место нелепыми капризами. Самое главное – вовремя это понять и пресечь. Сэмюэл забрался в библиотеку, которая находилась на самой верхушке донжона. Он перебирал книги и вытирал пыль на полках. В его бокале темнела марсала, а бархатные грозди заката старались скрасить серые стены башни. Пусть расставание тяжело, пусть сердце так и рвётся… Он подошёл к окну и посмотрел вниз на жемчужную дорожку ведущую в замок, потом вздохнул, приставил к шкафу стремянку, поднялся на несколько ступенек и взял с верхней полки томик в бархатной зелёной обложке. Усевшись в кресло изобретатель стал листать испещрённые пером страницы, его взгляд при этом приближался к потолку. Конечно, дальнейшая жизнь, жизнь после смерти, не может привязываться к каким-то романтическим идеалам. Ведь это его второй шанс. Он изобретатель в таком мире, где возможности настолько безграничны, что можно творить и творить. Вот прямо сейчас он начнет изобретать что-то… такое… такое… он вернул взгляд к книге… зелёное… Сэмюэл бросил томик на стол, встал и снова глянул в окно.

Такое часто случается, что противоположные люди сильно притягиваются, происходит столкновение, и тогда каждый летит в свою противоположность, надеясь найти там привычное одиночество. Но выдержать его оказывается не по силам, потому что одиночество любящего сердца поразительно удваивается. Вот наш гений стоит у окна и беспокойно барабанит пальцами по подоконнику. У него должно быть столько грандиозных планов, столько манящих открытий и изобретений, что… это мелькнувшее голубое платье в листве сада было совсем некстати!