Ирина Ринц - Книга о прошлом

– Отлично, – покладисто согласился Радзинский. – А я пока посуду вымою…

На кухню Николай не вернулся. «Опять на мои книги облизывается», – усмехнулся про себя Радзинский, вытирая тарелки вышитым полотенцем – бабушка была рукодельницей и после неё осталось множество украшенных её умелыми руками предметов домашнего обихода.

Аверин, в самом деле, стоял возле книжных шкафов в кабинете. Заметив в дверях хозяина интеллектуальных сокровищ, аспирант с улыбкой помахал ему рукой.

– Простите за бесцеремонность. Не смог удержаться… – чистосердечно покаялся он.

– Всё нормально. Не извиняйся, – махнул рукой Радзинский. – Он бухнулся в кресло и закурил.

– Коль, я тебе жутко благодарен. За Евангелие, – осторожно заговорил он после нескольких глубоких затяжек. – У меня давно внутри что-то такое бродило, но я словами выразить не мог… А, главное – за таким Учителем я куда угодно пойду… Понимаешь?

– Понимаю, – серьёзно кивнул Николай. Глаза его в этот момент сияли как две звезды. – Я сам такой.

Радзинский пару секунд напряжённо всматривался в лицо аспиранта, а потом вдруг выдал:

– Хочу креститься.

– Что – вот так сразу?! – поразился Аверин, широко распахивая глаза. Он захлопнул книгу, которую держал в руках – в воздух взметнулось лёгкое облачко пыли. Усевшись в соседнее кресло, Николай положил книгу себе на колени и крепко вцепился в неё пальцами, как будто боялся упустить.

– А что – сразу нельзя?

Аверин помолчал немного, подбирая слова – он склонял голову то в одну, то в другую сторону, прикусывал губы.

– Вы понимаете, какой это риск?

– С кафедры попрут? – нахмурился Радзинский. – Ну, ничего – как-нибудь проживу…

Николай вздохнул сочувственно.

– Есть в Москве пара храмов, где у Вас не спросят паспорт… – осторожно сообщил он. – Антиохийское подворье, например. Они не подчиняются Московской патриархии…

– Здорово, – оживился Радзинский. – Я готов, хоть сейчас!..

Николай залился звонким смехом. Он глядел на своего нового друга почти с нежностью.

– Какой Вы решительный… – он с улыбкой покачал головой.

– Так что? – настойчиво переспросил Радзинский, тряхнув своей львиной гривой. В этот момент он на редкость живо напоминал царя зверей – янтарные глаза горят жёлтым пламенем, мышцы сильного, гибкого тела напряжены и подтянуты, как перед прыжком.

– А ещё можно дома креститься, – неуверенно добавил зачем-то Николай, заворожено уставившись на горящего решимостью Радзинского.

– Тоже вариант. Но лучше в храме.

– К Крещению нужно готовиться, – серьёзно предупредил Аверин.

– Не вопрос, – упрямо мотнул головой Радзинский, не спуская с аспиранта глаз.

Тот вздохнул, отложил книгу и облокотился на журнальный столик, подперев подбородок сплетёнными в замок пальцами.

– А что Вам Эльгиз говорил? – полюбопытствовал он. – Из фундаментальных истин…

Упоминание коварного кавказца подействовало на Радзинского, как красная тряпка на быка.

– Дался тебе этот Эльгиз! – в сердцах воскликнул он, озадачив своей страстной реакцией аспиранта. – Элик почище меня манипулятор будет, – недовольно пробормотал он, с досадой сжимая в зубах сигарету и старательно отводя взгляд. – Он, как сирена… Знал бы ты, как он стихи читает – заслушаешься! Вот я неплохо знаю язык – я сейчас фарси имею в виду – а он им живёт , он его чувствует. Мне никогда до такой степени в эти тексты не вжиться…

Мрачный, как грозовая туча, Радзинский, окружённый клубами сизого дыма, мог бы сойти сейчас за самого громовержца – ещё бы бороду, да волосы подлиннее… Аверин потряс головой, прогоняя это видение.

– А что за стихи? – осторожно поинтересовался он.

– Он особенно Низами любит. Пара его комментариев – и всё с ног на голову переворачивается! Сам читаешь – видишь одно, он читает – как будто тайный узор проявляется. И оказывается, что такие мистические глубины в тексте скрыты!.. – Радзинский сам не заметил, как в голосе его прорезалось вдохновение. – Элик, вообще, как волшебник – самые простые события в его изложении превращаются в мистерию. Он как будто показывает тебе изнанку мира – вот оно, как на самом деле, посмотри… А ещё он меня подкупил тем, как он о Боге говорил. Изо всех тех, кто встречался до сих пор на моём пути, никто не рассуждал о Нём, как о живом – какие-то унылые абсолюты… А Эльгиз говорил с такой страстью, с такой нежностью… Я теперь думаю, что те самозваные учителя, которые мне до Эльгиза попадались, никогда Его и не знали…

– Опыт может быть ложным, – кивнул Аверин. – Но, по большей части, они просто на своём уровне… Извините, я Вас перебил…

– Не извиняйся без дела, студент, – усмехнулся Радзинский. – Я уже понял, что ты хорошо воспитан.

– Аспирант, – мягко поправил Аверин.

– Неважно. Так вот. Тот Бог, которого я узнал из Евангелия – это мой Бог. Понимаешь?

– Понимаю.

– Ещё мы говорили о Пути . – Радзинский помолчал немного, мысленно переживая свои встречи с «Наставником» снова. – Я так благодарен ему – за всё. Но… я вот только смотрю на тебя, и мне хочется идти с тобой туда, куда ты идёшь – даже не зная толком, чем конкретно ты занимаешься. А с Эльгизом мне просто интересно… Хамское заявление – да? – усмехнулся он, с иронией взглядывая на аспиранта, но тот рассеянно смотрел перед собой и непонятно было, слышал ли он вообще, что ему рассказывают. – Ко-о-ля… – насмешливо протянул Радзинский.

Николай встрепенулся и покраснел.

– Простите меня, – сокрушённо вздыхая, принялся извиняться он. – Я… мне пора… – Он поспешно поднялся, не забыв, правда, прихватить со стола книгу, которую любовно обнял обеими руками и трепетно прижал к груди.

– Куда?! – изумился Радзинский, вставая вслед за своим гостем. – И ребёнок ещё не проснулся!!..

– Ничего, – вежливо улыбнулся Николай. – Она проспит всю дорогу, поверьте мне…

– Хорошо… – Радзинский растерялся, но удерживать Николая не стал. – В таком случае я вас отвезу, и даже не спорь…

Выгружая из багажника разобранную коляску, Радзинский обратил внимание на вышедшего из подъезда внешне ничем не примечательного мужчину, за которым вился шлейф необъяснимо неприятного психического аромата. Тот тоже бросил на возящегося с коляской Радзинского цепкий взгляд, поднял воротник и поспешил дальше. Запомнились его холодные, какие-то водянистые, светлые глаза, бледные тонкие губы и бесцветные волосы – словно призрак…

Поднявшись на нужный этаж, Радзинский хотел было уже толкнуть дверь, оставленную для него приоткрытой, но замер, прислушиваясь.