Анатолий Скала - Камешник. Сборник рассказов

Флакон с вычурной пробкой и какими-то иероглифами на боках взяла у соседа жена. Повертела его, повертела, потерла, потом пробку открыла, понюхала и говорит:

– Шарь Мошер, – говорит. – Очень редкий букет, секрет выделки в прошлом веке утерян. – Кричит мужу в колодец:

– Посмотри, – говорит, – нет ли там ещё…

Уж не помню, чего-то ему с номером назвала, словно муж не в колодце сидит, а в каком-нибудь магазине на Елисейских Полях прохлаждается… Он ей что-то сказал, и она сразу ушла.

Оставалась ещё нам в помощницах его дочка. Стоит, прутиком грязь колодезную ковыряет, пока её вовсе морозом не прихватило, – и вдруг ойкнула:

– Ой! Шкатулочка!..

Посмотрел я: ну что за напасть – и действительно, откопала из грязи какую-то чудесную штуку!.. «Ну, все! – думаю. – Хватит…»

– Давай вылезай! – кричу я соседу. – Тоже что-нибудь будем искать, пока к нам вся деревня не прибежала и всё ценное не растащили.

Сосед вылез.

– Ну, всё, – говорит, – сейчас малость передохнем и ларь будем спускать.

А Иринка шкатулку показывает и смеется:

– Это мне от лягушки подарок…

Сосед вытер брезентовой рукавицей штуковину, которую дочка из грязи достала, и она засверкала, запереливалась разноцветными огоньками, словно радуга из-под грязи на свет проглянула. У Иринки от радости слезы закапали: вот подарочек так подарочек!

– Ну, чего ты ревёшь?! – говорит ей отец. – Никто у тебя эту безделицу не отберёт. У нас здесь богатеев больших не было: стекляшки какие-нибудь для красы сверху прилеплены, вот и светятся. Твоя будет шкатулка, иди, в тёплой воде вымой, потом поглядим, как она открывается…

Дочка тут же ушла. Мы спустили в колодец новехонький ларь. Сосед хмыкнул:

– Ну, всё! Завтра выпущу пучеглазую – пусть плывёт, куда хочет: в колодец уж больше ей не попасть. А то, видишь, повадилась по субботам к нам в баню ходить! Наверное, внутри жила широкая до реки, вот по ней к нам в колодец и добиралась квакушка.

Отработавшись, мы пошли в дом погреться и закусить. На столе вместо разных огурчиков и грибочков, ожидаемых мною, стояла всё та же стеклянная банка с лягушкой. У хозяйки, видать, времени не осталось на угощение, всё флакон свой, наверное, нюхала.

Подошёл я к столу, ткнул в стекло, сквозь которое, не мигая, смотрела лягушка, принесшая столь хлопот, и шутливо сказал:

– Ути-ути, а сколько у нас нынче пальчиков на передних ногах?

– Не ногах, а руках, – вдруг услышал я из-за спины чей-то голос. Я не сразу и сообразил, что Иринка со мной разговаривает: такой странный был голос и сами слова тоже. Я ей так и сказал:

– Ну вот, странно ты рассуждаешь!.. У животных бывают или лапы, или ноги, а рук не бывает…

– Она не животное, а царевна, которую злой волшебник заколдовал в лягушку. Поэтому у неё и пять пальчиков впереди, как у нас, а не как у лягушек.

– Ну, это стекло увеличивает, – сказал я.

– А ты сверху глянь, – посоветовала мне Иринка своим странным голосом.

Я взглянул в банку сверху, а в ней – никого…

– А лягушка где? – спросил я и снова взглянул в банку, теперь уже через стекло. Так я снова увидел лягушку. Она, как и прежде, стояла на задних ногах, опираясь передними о стекло, и как будто внимательно вглядывалась в меня. Но была неподвижна и даже прозрачна – в общем, одна видимость, а не лягушка.

Сосед, как и я, позаглядывал в банку, обрадовался и говорит:

– Ну, вот видишь, как само всё получилось, даже лунку сверлить во льду больше не надо: исчезла лягушка.

Жена его вышла из кухни и говорит:

– Вы вот тут рассуждаете, а о главном не знаете. – При этих словах она вытащила из-за спины дочку. А у той в ушах вздеты серёжки, похожие на паутинки из тонкого серебра, а по ним камушки переливчатые, как росинки, разбросаны. Мы лишь ахнули. Я таких в телевизоре не видал, а не только на ком-нибудь из деревни.

А хозяйка нам объясняет:

– Наверное, всё-таки непростая лягушка была. Когда дочка шкатулку домой принесла, лягушка тогда ещё плавала. Я сама видела, как Иринка ей что-то шептала… Потом мы отмыли шкатулку, потом открывали, потом уж Иринка обновку надела. Вышла, значит, Иринка; сережки лягушке показывает. Та, как будто бы, тоже любуется, через стенку вот так смотрит. Хотела Иринка её на руки взять, – а там нет никого!!!

Тут Иринка на ухо своей матери что-то проговорила, взяла со стола банку и утащила за переборку.

– Я её кормить буду и воду менять, она ко мне снова вернётся, – долетел до нас её голос. – Она вас боится, поэтому и не кажется. А то вы её снова в реку к щукам бросите!

Мы с соседом переглянулись и промолчали. Сосед, правда, хмыкнул, но спорить не стал: пускай, дескать, делает как ей нравится…

«Вот и сын! Всё же сын! После пяти девок сын!»

Одурев от известия, услышанного по мобильнику от жены, Алексей сперва бросился к холодильнику, потом снова схватился за трубку. Одумался:

«Да что ж это я?.. Ведь не кто-то – жена позвонила! Не кто-нибудь! Уж она-то не спутает – уж не первый раз, уж шестой раз в роддоме. Хоть звонит впервые… До этого – о рождении дочек – он так узнавал. Из окошек роддомовских. А тут даже к окошечкам не пошёл – не надеялся! И вот на тебе!..

Ох, Олешина, ох, жена, расстаралась-таки. Девок пятеро: одна лучше другой. А всё словно бы не как все себя чувствовал. На деревне уж с испокон веку принято, что пока мужика не родил, и сам вроде бы не мужик.

«А сейчас – ты попробуй-ка!.. Уязви меня, – думал радостно Алексей. – Нет, сын всё-таки хорошо!

Хорошо!.. Это дело в истории рода Олешиных надо как-то отметить. И прямо сегодня же. Да не просто какой-нибудь пьянкой… А лучше всего посажу-ка я в день рождения сына дуб! И растение на два листика на примете есть! Ещё осенью на полянке траву косил так дубок, чуть побольше вершка, чуть косой не снес. Да успел уберечь тогда этот еле пробившийся на поверхность росточек, как будто бы сердце чуяло… Вот и пересажу его ближе к дому», – решил Алексей.

И сразу же сидеть в городе в доме тёщи, да ждать выписки новорожденного стало невмоготу. Подхватил он дорожную сумку, кой-как разбудил свою тёщу, обрадовал: «Дочка внука тебе родила. Собирай передачу… Чего им там в первый день разрешается?..»

– А сам куда?

– Сам туда!.. Срочно надо в деревню

– Да ты сдурел? Жена с сыном в роддоме, а он…

– Вот сказал бы тебе! – перебил её зять. Но сдержался, сказал в оправдание:

– На вечернем автобусе возвращусь. Так ей и передай. Дело срочное. Потом всё объясню… Всё, пошёл.

И уехал. В автобусе, и потом, пока шёл до деревни, всё места не находил себе, всё боялся – вдруг овцы иль козы соседские съели саженец?..

«Нет, не съели!» – обрадовался, увидав три зелёненьких листика.

Прослезился: «Ну, слава те, господи, жив сыночек мой маленький!»