Анатолий Скала - Камешник. Сборник рассказов

– Я тебе сколько раз говорила. Не смей!.. не… смей!.. трогать мою кисточку…

После этого в облаках пролетел детский визг, и по пасечнику что есть мочи ударили лошадиным хвостом, но скорей всего снова кисточкой, только очень большой.

А потом наступила кромешная тьма, и уже вовсе рядом послышалось:

– Вот мучение с этим мёдом… Не знаешь, как в банку наковырять, вот заставить бы самого… А то, видишь, сидит там у себя в Таганах, и заботушки нет!

Вздрогнул пасечник: «Тёща, что ли? Откуда тут? И где – там – я сижу?»

А знакомый, пронзительный голос не отставал:

– Нет бы сразу стеклянные баночки в улей складывать, так ведь нет – неохота ему лежебоке. Втолкнёт в улей целую флягу и спит себе на боку.

«Ну всё: тёща и есть. Всю жизнь думает, что мёд пчёлки ведёрками в улей таскают, а им только посудину подставляй! Хорошо бы так!»

Рассердился на глупую пасечник, а ответить не может – сковала его высохшая акварель, языком во рту даже не шевельнуть.

Тут ещё один голос знакомый раздался – жена дочку спрашивает:

– Ты, Ирина, альбом не забыла в рюкзак положить?.. А то утром проспишь и опять не возьмёшь своё чудо-дерево, опять не на чем будет папу тебе рисовать!

– Я его уже вовсе нарисовала, да Ростик его краской залил…

– Я хотел ему только усы, ты сама подтолкнула и залила…

Охнул пасечник, хотел хлопнуть рукой по лбу, да руку из краски не вытащить. «Как я сразу-то не догадался? Ведь это мне Иринка картину с таким чудо-деревом на пасеке сочиняет. Ещё в садике научилась она своё дерево рисовать, вот с тех пор и малюет его где попало. Сейчас, видишь, на пасеке ему место нашла. Ох, проказница!..

Только что же тогда получается?.. Было дерево у Иринки в альбоме и сразу же было на пасеке… И я тоже на пасеке. А сейчас где я стал?.. Тоже вместе с детьми? Тоже в городе? У Иринки в альбоме меж листиков?.. Тёща – ладно, она всегда в городе, ну а я здесь зачем?»

Думал, думал над всем этим пасечник, да и начал тихонечко акварель жевать. Пожевал её, пожевал, словно жвачку, и сам себя спрашивает: «А чего, интересно, сейчас с этим Увальнем? Так, наверное, и валяется на снегу, куда я его выбросил?»

И от этого ему собственное положение не таким уж плохим показалось, одно только расстраивало: не видать ничего и с ребятишками не поговоришь. Вроде краску уж всю изжевал, а разговору не получалось.

«Ну да это и не беда, помолчать пока можно. Потом с тёщей поговорю», – решил пасечник, и на том успокоившись, задремал.

А проснулся, когда ребятишки альбом стали в рюкзак вталкивать – так толкали, что краска кое-где поосыпалась, а ещё кое-где он и сам потихонечку отковырял, и сейчас мог уже шевелиться и наблюдать за полосочкой света, которая пробивалась в альбом между листиками. И походило на то, что поехали ребятишки в деревню, на пасеку, и его в рюкзаке за собой повезли. И ещё в рюкзаке рядом с ним ехал кто-то большой и хрустел чем-то вкусным. Возможно, что это был слон или мышь – таким громким был хруст. И пасечник под тот хруст даже сколько-то подремал.

А проснулся от крика:

– Ура!.. Забор папа сделал! Из новеньких досок… Ну, папа!

Забеспокоился пасечник: «Что за доски, какой там забор? Кроме столбиков ничего, вроде, не было!» А жена вместо ясности ещё смуты добавила.

– Ну вот, видите, – говорит, – надоело лежать лежебоке, нашёл где-то доски и столбики тоже нашёл… Вот теперь в огороде никто грядки не вытопчет. Ещё крышу бы перекрыл…

«Ну всё, – думает пасечник, – не в то место приехали!» Слышит: дверь скрипит, и скрип будто знакомый, а в дом вошли – ребятишки опять кричат:

– Здравствуй, папа, мы в гости приехали, на каникулы!

А в ответ вроде слышится:

– Ну вот, здравствуйте, проходите. Чай будем пить…

Струхнул пасечник: всё ли ладно тут? Слышит он: ребятишки через слово всё папа да папа! «А кто же у них, в таком случае, в рюкзаке-то сидит?»

И жена, слышно, бегает, на стол кушанья расставляет, и то вдруг всхохотнёт, то вдруг ойкнет – как будто её кто за что-нибудь ухватил, и всё радуется на проклятый забор. А чужой человек всё бахвалится:

– Это что – забор! Подождите, я завтра за крышу примусь, крышу сделаю – загляденье!

– Хорошо-то как, – не нарадуется жена.

А тот пуще того: да я тут, да я там… И всё время чего-то жуёт. Засосало под ложечкой у голодного пасечника, кроме краски со вчерашнего дня ничего во рту не было – хоть бы, думает, поглядеть, чего кушают, не пельмени ли?

Наконец жена вспомнила:

– Ты, Ирина, чего же картину отцу не показываешь? Пусть посмотрит, как ты его нарисовала.

И поехал альбом с пасечником неизвестно куда и раскрылся как раз на том месте, где он в краске сидел.

Смотрит пасечник: переборка знакомая, шкаф стоит со знакомыми книгами, перевёл взгляд поближе: пельмени в тарелке – огромные, каждый с целого поросенка – лежат, только не хрюкают… Поодаль тарелок пустых груда целая. А кто всю эту груду подъел, у окна стоит – на сугробы любуется. Повернулся лицом к пасечнику – замер пасечник, словно в зеркале увидал себя! Только всё в нём как будто не так: уши красные, нос провис и причёска совсем не в ту сторону – нет, совсем этот Увалень на него не похож. И как можно такого за отца принять?

Смотрит пасечник в глаза Увальню – тот ему в глаза, моргнет пасечник – моргнет Увалень. Надоело так, сделал пасечник рожу Увальню – тот не выдержал, отошёл. Сел в хозяйское кресло и спрашивает:

– А что, долго зима с холодами продержится?

Жена чуть не упала:

– Господь с тобой, да зима-то ещё вроде не начиналась…

Тогда Увалень спрашивает:

– Неужели ещё холодней этого будет?

– Ты словно вчера народился, – жена отвечает, – не знаешь, какие по зимам морозы бывают? Давай-ка, Ирина, рисуй его, пока он от нас в Африку не сбежал.

– Я вначале животное накормлю, и альбом Ростик пусть сперва вымоет, – отвечала на это Иринка и выставила на стол что-то вроде аквариума из прозрачной коробочки, и животное, ехавшее в рюкзаке и напугавшее пасечника, оказалось всего лишь улиткой. И она сразу выставила из-под панциря свои рожки и уставилась на сиреневый поясок, опоясанный вокруг Увальня, а затем подняла кверху глазки, и пасечнику показалось, что и Увалень, и улитка, и поясок давно знают друг друга. И очень похоже, что свечение на пасеке и различные перемещения людей и деревьев в альбоме не обошлись без их помощи. К тому же улитка была с левосторонней резьбой, а поясок очень сильно напоминал ему синий туман, что вползал или, может быть, выползал из неладного улья.

И не известно, к чему бы его привело вот такое разглядывание, но тут Ростик принёс ковш воды и стал брызгаться на Иринку, а та – на него. Ну а Увалень в это время как будто бы не нарочно взял кувшин да и вылил всю воду на пасечника. Но на тот раз он не стал ждать, пока захлебнется, а сразу вскочил на ноги, уцепился за дерево и выдернул сам себя из размокшего панциря…