Мария Буркова - Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

Унылыми вечерами, когда кронпринцесса Грюнвальд переставала отвлекать на себя внимание, а муж всё чаще погружался в тяжёлое беспамятство, Хильда не раз с циничным сарказмом размышляла, какой она будет правительницей, наконец, овдовев, и не нравилась себе в этой роли совершенно. Она видела себя, суровой и спокойной настолько, что ничего в мире не могло нарушить её снисходительного сплина – и не такое видали, помнится, при молодом Императоре, а то и ещё раньше, да и ничего страшнее его смерти уже и быть не может в этой Галактике… Участь молодых республиканцев было бы страшно просто и представить – люди, из-за которых её возлюбленный и отец её ребёнка был вынужден расстаться с жизнью – ни на что хорошее им не приходилось рассчитывать, мягко говоря… В сочетании с мужским умом богатая женская фантазия – детонатор, о мощности которого даже загадывать боязно, и Хильдегарда до поры, до времени сама боялась заглядывать в эти глубины своей души. Когда-то, помнится, после судьбоносной ночи в августе, её отец обронил: «Что за дочь послал мне Господь, если для неё понадобился Император, да ещё такой?» Тогда юная дама сочла эти слова одобряющей шуткой, хотя обычно с тем выражением, что они были произнесены, отец никогда не шутил, как не наоборот… Теперь она понимала вполне, что за смысл был в них на деле заложен, и с грустью старалась не думать, когда им придётся сбыться. Когда-то она сожалела, что Оберштайн одним своим присутствием лишит её избранника всякого флёра юношеского романтизма – уже нынешним летом, замирая над тяжёлым дыханием спящего больного, она была вынуждена признать, что её после придётся сдерживать, и для этого всякий Оберштайн окажется бесполезен, даже возведённый в кубическую степень… Помнится, молодой Райнхард искренне изумился: «Как, фройляйн, Вы не осуждаете меня за Вестерленд?» – и оказался полностью сражённым очень лёгко произнесённой фразой: «Я Вас хвалю за это, мой командор»… Тогда это казалось милой светской беседой – было так весело увидеть смущённого Лоэнграмма, ага – только вот он уже понимал, похоже, что это вовсе не игра. А Хильда – не думала, она неслась вперёд на всех полусложенных парусах, как кошка на охоте – не зря же Райнхард после свадьбы однажды расслабившись в её обществе, повёл весёлые речи о диких котятах и после обронил: «На одном таком красавце я женат».

Кабы автор всего богатства, что лежало сейчас у Императрицы на коленях, не был всё же чуток романтиком – само наличие этого фолианта, состоящего из разрозненных записей на выдернутых, откуда попало, листках, было в принципе невозможным. Понятно, что однажды всё это толстое собрание появилось лишь оттого, что понадобилось приводить дела в порядок – именно в том ужасном смысле, какой содержат эти слова, и поднакопившиеся мысли обрели наконец целостную структуру. Листки были в массе помечены датами, а то и временем написания, хотя обычно не содержали никаких заголовков и начинались зачастую сумбурным словоизлиянием, да и стройность почерка кое-где была столь нарушена, что было понятно, что автор был вовсе не спокоен, когда писал кое-где откровенно корявые строчки. Тем не менее, это не был беспорядочный набор чего попало – датировка соблюдалась неукоснительно, кое-что было переложено чистыми листками, а некоторые пачки исписанных листков были скреплены держателями. Императрица вдруг поняла, что умри Райнхард окончательно, она не смогла бы толком приступить к изучению текстов – они бы просто расплывались перед полными слёз глазами, и это в итоге продолжалось бы долгие месяцы. Сейчас это было обычным делом техники, абсолютно несложным для секретаря, даже столь уникального шефа… Пара часов – и можно будет спокойно запаковать папку так, будто она и не была никогда открыта. Хильдегарда просто не знала, что осуществить это уже будет невозможно – а чтение даже небольшой части по факту ничего всё же страшного не содержащего контента изменит навсегда не только её саму, но и очень многое в Галактике. Тем не менее, до конца жизни она не задалась вопросом – а стоило ли приступать к чтению? Это было странно и не в её характере, но более чем естественно теперь для настоящей женщины. В хорошем смысле этого понятия, означающего некоторую добавку некоторой доли креатива к обычному системному мышлению мужчин.

Судя по всему, первые очерки появились за полмесяца перед Амлицтером – Райнхард сильно нервничал, хотя и был уверен в действенности своей стратегии, и то и дело рассматривал различные варианты грядущих событий. Интересно, он же вроде бы полностью доверял Кирхайсу, не раз утверждал при свидетелях, что тот – вроде как то же, что и он сам, с удивлением констатировала Хильда. И тем не менее, тайных мыслей, не ведомых другу, у него хватало с избытком, получается? Куча рисунков откровенно романтического стиля с эстетичным уходом в абстрактную эротику на фоне дождливых горных пейзажей – прямо поверх расчётов эффективности имеющихся в наличии флотов и схем их возможного построения, среди язвительных замечаний вроде: «Ян, змей подколодный, интересно, съешь это или подавишься?», «нет, это невозможно объяснить таким тупицам!», «Кирхайс меня проклянёт за такие шалости, а жаль, что мощности маловаты, я бы рискнул». Наброски каких-то несостоявшихся позиций в космосе, ещё груды расчётов, очевидно, тогда очень нужных, но сверху покрытых чёткими зарисовками полуголых красоток со спины и вполоборота, в самых не оставляющих иных толкований видах… снизу подпись, видно, чуть позже: «кажется, красного вчера было больше нужного, ага». Подобные вещи молодая фрау пожелала бы пролистать, но их было прилично, и наконец Хильда сообразила, что нужно найти дату их встречи, когда она пришла договариваться о сотрудничестве. Ага, вот оно, и вовсе не мелкими буквами после очередных расчётов: «Похоже, я нашёл, что искал, сама пришла. Ну, тут метод весеннего кота бесполезен, тут по-честному надо. Странно, что она даже не шатенка и стриженая, ну, да и так вполне себе аппетитно, жаль, не до ухаживаний вовсе с этими дураками из Липштадта». Хильдегарда почувствовала, что краснеет, как школьница, не выучившая нужный билет к экзамену, и тут заметила, что запись помечена размашистым вензелем «H», который заканчивался молнией на конце – таких меток на записях на всех остальных листах хватало… Сначала она честно просматривала весь контент листов – и не зря, чёткие и жёсткие до откровенного цинизма характеристики событиям и людям неизменно приводили её в восторг – и старалась верить в то, что совсем не волнуется от предвкушения узнать то, что помечено вожделённым вензелем.

Сокровищ и впрямь хватало – и, блуждая в дебрях очень эмоциональных откликов на различные эпизоды, ведомые ей из отчётов и скупых рассказов очевидцев и событий, с интересом рассматривая наброски разных схем происходящего во время осады крепости, в которой укрылись мятежные аристократы, и особенно – схемы эпизода, ознаменовавшего гибель Кирхайса, с массой пометок и уточнений – Хильда увлеклась настолько, что совершенно забыла о реальности. Знакомый вензель пока обозначал немного – обычно против него стояло что-то односложное, вроде «скучаю», «снилась, жаль, что проснулся», «звонила, обрадовала», пока поперёк исчёрканного листа напротив скромного вензеля не обнаружились огромные буквы: «Может быть, она ещё полюбит меня, раз выжил я, а не Зиг? Его-то сестра совсем не любит, я ошибся». После догадка подтвердилась – во всей папке не было не единой записи, посвящённой Аннерозе. И эта деталь выглядела более чем рельефно – имя родной сестры было упомянуто лишь раз, перед свадьбой, да и то в интересном смысле: «Я недоволен, что Хильда общается с Аннерозе. Ничего хорошего из этого выйти не может». Но пока голова кружилась от хоть и романтичных, но слишком откровенных замечаний – похоже, с самоиронией у Райнхарда было, вопреки общепринятому мнению, всё в порядке – вроде «а голова-то у меня плывёт около неё вполне конкретно, хорошо, что плащом всегда можно накрыться», «конечно, приятно, что моя голова её интересует больше, чем талия, но когда ж её лапки уже окажутся на талии-то, а?!!!», «ладно, может мне корона тут поможет после, проверим». С восхищением бродя по прошлым годам старого знакомства, императрица с удовольствием вновь проживала свою молодость и всё меньше интересовалась ёмкими эссе о других людях – пачку, посвящённую Яну Вэньли при Вермиллионе, она вовсе оставила без внимания, хотя ещё начиная чтение, была уверена, что именно этот кусок будет страшно интересен. Ей вполне хватило характеристики знаменитому когда-то герою, столь волновавшему своего врага: «лакей, бесперспективен», тем более, что после неё она нашла кое-что такое, что перевернуло её, разумеется, под знакомым вензелем: «Я реально проиграл – она не только не обняла меня, но даже не взяла за руку. Хорошо, что есть ещё, чем заниматься в моём статусе и спиваться некогда».