Мария Буркова - Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

– Прости меня, Райнхард, – отчего-то не поддержав игру согласно подсказке, и неожиданно горько даже для себя произнесла императрица, поникнув головой. – Я очень виновата.

– Ооо, – с дружеской деловитостью проронил муж, проворно присаживаясь на корточки, чтоб собрать бумаги снова в папку и защёлкнуть её, – так я был прав, стало быть, пожалела, что не послушалась и проявила Евино любопытство? – он участливо заглянул жене в глаза и весело поцокал языком в ответ на её понурый кивок. – Ну что, прочла достаточно, чтоб отравиться ядом познания, стало быть? Как неосторожно с твоей стороны, право. Я отыгрался за Вермиллион тогда, квиты, – и молодой император отложил подальше на стол запечатанную папку, чтоб взять руки жены в свои. – Но меня всё равно придётся поцеловать, – он медленно поднялся, увлекая даму сделать то же самое, а затем осторожно обнял её покрепче. – Надеюсь, я не стал в твоих глазах столь ужасен, что мне будет в этом отказано? – и он весело подмигнул, приближаясь.

– Райнхард, ты, правда, не сердишься? – с робкой надеждой выдохнула молодая женщина, досадуя, что непослушные слёзы всё же посмели брызнуть из уголков глаз.

– Сержусь, конечно, – с весёлым смехом ответил мужчина, прижимая её к себе всё крепче, – но в данный момент меня больше волнует, насколько ты смогла уцелеть, совершив столь опасное дело. Вот и проверим, немедленно, я очень беспокоюсь, понимаешь? – дальше он уже не говорил, а дама не могла бы ничего сказать, даже желая сделать это.

Что-то было явно не так – и уяснить, что именно, можно было только у себя в кабинете. Эта уверенность пришла столь мгновенно и так сильно затопила собой все остальные ощущения, что оставалось ей только подчиниться. Скорее всего, там ждёт меня некое важное известие, решил Райнхард и внешне спокойно отправился к себе. Но по пути он ничего не мог вовсе поделать с ужасающим смятением, что только росло и ширилось, превращаясь в натуральную панику перед тем, чему ещё не было названия. Однако дисциплина взяла своё – и никакой сторонний наблюдатель не смог бы заметить таких чувств, вздумай он шпионить за императором. Тот пытался сладить с этим странным шквалом, вновь и вновь вспоминая по дороге искренний восторг, охвативший его и сына, когда они соприкоснулись переносицами, и Александр ухватил отца руками за пышную гриву. Райнхард готов был поклясться на чём угодно, что между ними проскочила неощутимая молния, и они оба что-то сказали друг другу, хотя слов не слышали даже сами говорившие. Да и глаза у принца мои, это без сомнения – так смотрел я сам, помнится, в свои двенадцать, если есть смысл верить зеркалу. Но за сила снова тащит меня к делам, отрывая от самых дорогих мне существ? Не иначе, как новая опасность, грозящая им, в конечном итоге, и надо скорее узнать, что это, чтоб успеть пойти в контратаку. Был и ещё один приятный момент – так вовремя разминуться с Аннерозе, уже шестой раз – это вызывало саркастическое удовлетворение, мол, не судьба разве самой дойти до ожившего брата? Впрочем, оттого и радовало, что говорить-то в случае встречи было бы не о чем – или слушать дежурные вздохи сомнительной уже радости о выжившем младшем, или оправдываться, что не умер окончательно – просто уже издевательство завуалированное, сколько можно смотреть на меня с укоризной, мол, я обязан ей до конца жизни? Что-то чем дальше, тем меньше верится, что останься Кирхайс жив, он назвал бы её женой. Точнее, что ей это было надо. А раз мы оба не нужны или устраиваем только в качестве мёртвых – что ж, вольному – воля. Отдыхать? Право на отдых имеют только мёртвые, а император – всего лишь старший в семье под названием Империя…

Райнхард решительно ничего не обнаружил в кабинете – никаких новых документов или намёков на новости. Паника отпустила, но появилось ощущение какой-то неотвратимой беды, которая уже захлёстывала нематериальными волнами помещение. Странное чувство – перед покушениями волна была не такая… Но что же это? Молодой император инстинктивно сделал шаг к окну в бессознательном желании увидеть солнечный свет, и с ужасом понял, что глаза медленно заволакивает тьма. Он вытянул перед собой правую руку и в отчаянии наблюдал, как тает её изображение в наступающей мгле. Итак, зрение вернулось лишь на несколько минут, чтоб заглянуть в глаза сына и жены? Какая ужасная пытка… Райнхард неосознанно согнулся едва не пополам, точь в точь как после гибели Кирхайса, после разговора с Аннерозе. Он хотел закричать от страшной боли внутри, но горло не издало ни единого звука, зато плечи затряслись, как от электрошока. Нет, этому нельзя позволять помыкать мной… Райнхард судорожно закрыл лицо руками. Надо собраться, чего бы это не стоило. Если зрение вернулось один раз, значит, это может случиться и ещё раз, так что шансы остаются. Я не имею права раскисать, я же монарх, а не простой офицер. Хотя… это не значит, что мне совсем ничего нельзя уже из офицерской жизни, верно? Ага, вот и выход, хоть на малое время, иначе я рехнусь от этого ужаса окончательно и прямо сейчас, это просто невыносимо! Райнхард в истерике рванул застёжки, освобождаясь от плаща, затем яростным движением швырнул его куда-то прочь, потом столь же резко расстегнул ворот мундира.

– Эмиль! – раздался полудикий рык в тишине кабинета, заставивший самого раненого зверя ужаснуться его интонации…

– Да, Ваше величество? – испуганно отозвался знакомый голос где-то за спиной, видимо, у входа в кабинет.

Райнхард тяжело задышал, выпрямлясь полностью, и попытался сказать уже твёрже и спокойнее:

– Ящик красного вина сюда, и яблок с апельсинами к нему, живо! Что найдёшь, то и неси, но быстро!

Он еле услышал вежливый ответ, так грохотало в голове от нового страдания, и стоял неподвижно, снова закрыв лицо руками, чуть пошатываясь, до тех пор, пока не услышал, что указание исполнено.

– Благодарю, теперь оставь меня одного на некоторое время, – произнёс император уже совсем спокойным голосом и сложил руки на груди, дожидаясь полного одиночества.

Вот так, оставим ключ в замке, такая вот малая шалость, чтоб не заходили сюда, когда я… какой грустный каламбур, я ведь и не могу никого видеть, не только не хочу. Честно говоря, так и хочется сказать какую-нибудь гадость вроде чтоб вы все пропали, какое мерзкое настроение… Кто ж мне мог б сейчас помочь, кого бы я смог потерпеть рядом? Даже назвать некого, в том и загвоздка. Я никому не могу упасть на плечо и отрыдаться, слишком это тягостно будет для кого бы то ни было, нечего мучать людей, они ещё со мной наплачутся, видимо. Так тяжело ещё никогда не было, право. Или я слабак нынче стал? Впрочем, если я сам себе не вру, то, возможно, Кирхайса и Ройенталя я бы сейчас очень хотел сюда, рядом. Один бы положил мне руку на плечо и тихо пообещал, что всё ещё наладится, а другой с циничной усмешкой поведал бы мне, что бывает и хуже. Вот он я – один за всех, что ж, уже ничего не исправить и никого не вернуть…