Владимир Буров - Пугачев и Екатерина

Киллер Потемкин попал к Шаргородской. Сначала он даже не понял, что это не Со. И очень обиделся, когда после полуторачасового сеанса Шарик сказала в ответ на его возглас восхищения:

– Ай, не она!

– Рипит ит, плииз, – опешил Граф. Уже Граф.

– Не обижайся. Просто, если ты парень хороший, то должен выдержать еще полтора часа. Иди в соседний балдахин.

Здесь надо заметить, что это были не три шатра. Красный, желтый и зеленый. А наоборот, сплошной серебристый занавес, украшенный бриллиантами. И только если человеку показать место, он мог найти одну из трех, имеющихся здесь в наличии щелей.

Если Шарик ждала его с уже поднятыми буквой Г ногами, то здесь дама лежала на спине. Прошу прощенья, не на спине, а как раз наоборот:

– Спиной, имеется в виду, вверх.

Да и в первом случае, если взять всё тело в целом, это будет не Г, а английская З. Даже Ц. В общем, зигзаг наслаждения.

Но и это было не все. Оказалось, что это не София, а, как она сказала:

– Просто Парашка. – Парашка Брюс.

Киллер подумал, что и в третьем случае будет обман. Думал, нарвется на Академика, как он мысленно уже называл Дашу. Даже боялся, что во время внеземной экскурсии, обещанной, впрочем, всеми этими, графинями, у него упадет Азе – как он называл жизненную силу – если спросит, например:

– В какой фазе сейчас находится Вселенная, в полу периоде энтальпии, или все же еще в полу периоде энтропии?

К счастью, это была уже сама Пират Рицца. Это было настолько вкусно, что Потемкин почувствовал себя вороной с большим куском Дор Блю на высокой березе, и оглядывающейся по сторонам и вниз, не бежит ли там какая-нибудь лиса, чтобы помешать его наслаждению.

– Ну, что? Каково? – просто спросила София, после трехчасового похода по тоннелям разных времен и народов.

– Настоящий Пармезан, – тоже просто ответил парень, – итал… прошу прощенья, Цербстский.

– Нет, отчего же. Я согласна поехать в Италию. Отвези меня в Венецию. Хочу покататься на лодке.

– Ты пробовала в лодке?

– Нет.

– А я пробовал.

– Давно?

– Шучу. Я тоже не пробовал. Но, думаю, тебе понравится. И знаешь почему?

– Она качается?

– Есс!

В апартаменты ворвался без пригласительного билета Бестужев.

– Он вообще без приглашения, – крикнул ему в спину Вяземский, приоткрыв дверь.

– В чем дело, Канцлер? – строго спросила Пират Рицца, выйдя ему навстречу совершенно голая.

– Простите, что слишком быстро вошел, что вы не успели даже одеться, – сказал Бестужев.

– За это не надо извиняться, – сказала Со. – Потому что здесь извиняются как раз за обратное.

– За то, что входят одетыми?

– Вот именно.

– Хорошо, я разденусь. – Князь разделся. И тут же услышал из-за шторы голос Шарика:

– После аудиенции зайдешь ко мне, Бестик.

– Только через мой труп, – узнали все голос Брюс.

– Хорошо, я вызываю тебя на бой.

– За этого козла? Думаю, не стоит.

– Хорошо, займемся им вместе.

– Хи-хи, – сказал Канцлер, и сам не понял, как только его губы, его горло могли воспроизвести это хихиканье.

В ответ тоже захихикали.

– Дурной пример заразителен, – счел нужным добавить Князь, прежде чем доложить Со о случившемся.

Оказалось, что он даже под маской узнал Лизку Воронцову, любимую женщину убиенного Петра Третьего.

– За каким столом она сидела? – спросила Со.

– Так в том-то и дело, – хлопнул ладонью по коленке Бестужев, – что не за столом она сидела, а…

– Что, А? Договаривай.

– Так под столами лазила, и делала миньет всем, кто попросит.

– Скотина, она и есть свинья, – резюмировала Со. – Другого я от нее и не ожидала.

– Да, по-человечески, ей неинтересно, – согласился Князь. И добавил: – Че делать-то будем? А ты хотела сделать из нее фаворитку. Вот тебе и фаворитка!

– Возьми ее пока себе, Князь, – сказала Со.

– Мне неудобно.

– Почему?

– А вдруг Петрушка вернется? Ведь никто же не нашел его тело. А если и не вернется, меня будут звать Петрушкой.

– А тебе стыдно быть Петрушкой, Петром Третьим, моим мужем?

– Так нет, конечно.

– Хочешь трахнуть меня сейчас?

– Так я бы не против, конечно. Только, боюсь, другие будут против.

– А кто там следующий?

– Так Вяземский рвется. Честно, как с цепи сорвался. Не хотел меня пускать.

Между тем за дверями послышал изрядный шум. Какой-то верзила раскидал всю очередь и прорвался без билета к Княгине Дашкой, только что назначенной Президентом Академии Наук. Уже в апартаментах этот верзила столкнулся с другим верзилой. Началась драка. Бой, так сказать, не за жизнь, а за тело Президента Академии Наук.

– Вы бы лучше стихами посоревновались, – сказала им Да, выходя голая из-за занавеса, и закуривая. По совету Со, они решили перейти на легкие дамские сигары.

Это были Ломоносов и Державин.

– А я вот тебя энтропией! – кричал Ломонофоффе, проводя правый боковой.

– На вот те, энтальпией! – рявкал Державин, проводя апперкот, и добавлял: – Ни за что не уступлю тебе мою красотуленьку Книгинюшку Дашеньку.

А за слегка приоткрытой дверью прыгал и рвал на себе волосы Граф Панин, и орал, что ребята трахают вдвоем:

– Практически цель всей жизни Екатерину Романовну Дашкову.

Между прочим, еще перед началом праздника Со объявила:

– Хочу быть Пират Риццей для всех, а не только для избранных Князей, Графов и прочих Баронов. Поэтому. – Она встала на стол:

– Зовите меня отныне, если что:

– Екатериной! – Виват.

– Виват Екатерина! И так далее. А именно:

– Екатерина! Как все.

Но Дашка, видимо, чтобы привлечь к себе побольше внимания, даже написала на двери – правда, с обратной стороны:

– КАТЕ. – И многие ошибались. Скорее всего, и поэт Державин с ученым поэтом Ломонофоффе подрались из-за Со. Думали она:

– Кате.

Потемкин, правда, называл ее:

– Като. – Ну, каждый хочет присвоить себе Пират Риццу-то.

Ребята продолжали драться.

– Вот те преродактилем! – и Держ нанес Лому прямой в пах. Ну, по яйцам, в общем. И это было не запрещено.

Ломик походил немного, согнувшись в три погибели. Потом попросил Держи Морду, как он сказал, остановиться, и сделал ямб и хорей вместе взятые. А именно:

– Хук слева, и тут же хук справа.

Державин хотел ответить по-гречески, с разворотом. Но тут вбежал Панин и остановился, как вкопанный. Он-то думал, что слышит за дверью сексуальную оргию втроем.

– И так только не стыдно, – Князь схватился за голову. – Девушка стоит, нервно курит сигару, а они – посмотрите на них – дерутся. Олухи.

Ребята устыдились, и хотели уже перейти к боевым действиям, но Ломоносов, вдруг опять проявил свой сибирский характер:

– И все-таки я сначала отвечу тебе по латыни! – И локтем с разворота пронзил просто поэта почти насквозь. Как римский легионер Архимеда. Или как Цицерон самого себя.