Саша Чекалов - Сквозь кальку. В ожидании главной героини

Главное – не вздумай показывать, что потуги заставить тебя потерять над собой контроль достигают цели! Не подавай вида ни в коем случае – тогда, возможно, им просто надоест… да ведь? Блажен кто верует…

Их же семеро, дура (это не считая мамаши), одному надоест – зато другому к тому моменту в голову что-нибудь новенькое вступит… Как совсем недавно среднему, Ланцелоту, – идея как бы случайно задеть Лёсю локтем, когда, разомлев от почти весеннего солнышка и утратив на время бдительность, она возвращалась из магазина и, не имея сил дотерпеть до дома, самозабвенно сосала прямо из пакета томатный сок, а Ланя шёл навстречу… Тычок был так силён и внезапен, что Лёся судорожно, чисто рефлекторно сжала руку с пакетом, и весь передок её любимого бежевого пальтишка превратился в… Э, да что там говорить теперь!

…Интересный факт: никогда нет свидетелей. И ведь не сказать, чтоб совсем никого вокруг не оказывалось, когда один из блинчиков (то Ингмар, то Башир, а то вдруг и Алмазик – самый отвязный из всего выводка) учиняет очередную бяку, – есть кое-какие люди, есть… Просто каждый раз нечто, судя по всему, исключительно важное с неумолимостью закона природы привлекает их драгоценное внимание, – и когда оглянешься вокруг, ища поддержки (не физической, ладно уж, но хотя б моральной), неизбежно видишь затылки и профили каких-то… прямо не знаю, подвижников естествоиспытания! – старательно вглядывающихся в любые феномены мира вокруг себя, только не в происходящее с Лёсей.

Понимают: сунешься – и… потом знать не будешь, как вырваться из цепких лап причинно-следственных связей, всенепременнейше…

Никто не вступается – потому что… ну, скажем, потому что ведь и полиция не вступается. («Более того, полезешь защищать – тебя же и сделают виноватым. Просто потому что это проще, чем разбираться по справедливости с сильными да наглыми, а совсем без виноватых исчерпать инцидент – тоже не вариант, знаете ли: план-то по задержаниям и раскрытиям, пусть и неофициальный, выполнять надо? или как?»)

Всё так, ага. Ну, и просто, без этих сугубо профессиональных тонкостей, сильные да наглые – случись им разбираться в чужих запутанных отношениях – всегда на стороне других таких же сильных да наглых: типа, солидарность корпоративная…

Так было, так и будет. А поэтому «давайте не будем вмешиваться».

…Мудрость, чо. Вязкая до степени почти полного окаменения, нарабатываемая годами и десятилетиями жизненного опыта низкая мудрость бессильных.

Делать нечего; единственный выход – просто не замечать: авось само рассосётся.

Человек, он ведь и в болезни тире немощи, и в иной какой форме убожества, и – да, в униженности в том числе… в любом, короче, персональном аду осваивается чудо как быстро. Привыкает, а там, глядишь, как рыба в воде начинает себя в этом состоянии ощущать! Так, что и выбираться из него уже не захочет, пожалуй, – хоть за шиворот тащи, умиротворённого. Время, мол, на нас работает, и все дела… И ведь правда, блин.

Время действительно такая хрень, которая всегда работает на тебя, родная… что бы это ни значило. В крайнем случае умрёшь – и мучения кончатся сами собой, все и сразу.

Как, например, в один прекрасный день в начале апреля – когда на станции метро, не на Лёсиной, нет, но на ближайшей к месту её работы, вынужденно прервали на пару часов движение – из-за того, что бросился под прибывающий поезд мальчик… а потом мальчиком этим (в дутом пуховике таком… да и щуплая, вот сперва и не разобрались) неожиданно оказалась их Калерия.

«Верьте, Каль, верьте…» – снова и снова журчало, закольцованное, в ушах, пока Лёся торопливо возвращалась на фирму. Чтобы ворваться к не успевшему ещё отчалить в солярий шефу и – вмазать ему с разворота: за всё.

За всё, что накопилось, наболело и… В общем, заявление написала сама, тут же, не дожидаясь официального приглашения.

А когда возвращалась домой – встретился ей Элька, странно притихший, дурной какой-то, с веточкой не поддающейся идентификации вяло расцветшей шняги в потной руке. Преградил дорогу и, явно не зная, чо дальше, стал переминаться с ноги на ногу, хмуро глядя мимо… И так сильно било из Лёси неуместное, отчаянное, верьте-кальное настроение, что вдруг приподнялась на цыпочки и влепила в покрытую нежным блондинистым пушком верхнюю губу его звонкий, этакий бессмысленный и беспощадный, жирный от гигиенической помады чмок. После чего, не дожидаясь реакции, обогнула офигевшего обормотину и поскорей углубилась в хитросплетение асфальтовых капилляров.

А когда подошла к подъезду и увидела заседающий, как обычно, на лавочке «дискуссионный клуб» во главе с «самóй» («Нероша ещё что! А вот как наш Гамличка сегодня на уроке классную руководилу на место поставил – просто чудо: вылитый ангелочек, зато вполне может за себя постоять!») – смело приблизилась к… к этому воплощению, блин, Горделивого Материнства, никак не меньше! – и тихо, но твёрдо сказала: «Вы правы, Нинель Юсуфовна: нечего мне здесь делать».

Развернулась и – к подъезду, набирать код.

А назавтра…

[Как, каким образом успела крутануться, где взяла денег на переезд, когда исхитрилась подыскать себе новый адрес (да и был ли он, новый!) – обо всём этом история, полная тайн и загадок, тупо молчит, ну а вы чего хотели бы? ответа – и чтобы сразу камень с души упал?]

…так вот, назавтра её здесь

уже не было.

* * *

Во весь экран – рот, перекошенный в гримасе рыдания. Камера отъезжает, мы видим сначала лицо, потом всю женщину (средних лет), и наконец – её и её подругу, сидящих одна напротив другой на полу, вернее на циновке. Между ними – низенький традиционный японский столик, на котором плошка с бутылочкой сакэ и две чашечки.

Снова крупный план лица главной героини. Она не в силах ничего произнести, поэтому говорит подруга (продолжая начатую мысль).

Подруга : …Ну, хоть мебель переставь! Говорят, помогает…

Главная героиня : Ага, «переставь»! Что там переставлять-то?! Кресло с кушеткой. Сто раз местами меняй – ничего не изменится. Ы-ыы…

Подруга : Ну, тогда обои переклей!

Камера стремительно отъезжает, становится ясно, что женщины сидят не в квартире, а в ресторане. Вывеска. Скажем, «Роллóва Бит’овен» (молодёжь не в теме, зато понимающе хмыкают люди, что называется, олдовые).

Следующая сцена: хлопоты в доме главной героини. Двое в комбинезонах и кепках-бейсболках заканчивают сдирать старые обои, под ними – газеты примерно пятидесятилетней давности (видны заголовки типа «В степях Полтавщины», «Кокчетав рапортует: планы партии выполним!» и т. п.); тут же один из ребят устанавливает стремянку, а другой забирается на неё с рулоном и, придерживая край обоев, отпускает рулон, тот падает, но второй парень ловит и оборачивается к нам – как бы в ожидании одобрения.