Мария Фомальгаут - На краю Самхейна

– Не могу больше, не могу, не могу…

По-детски обиженно.

Навзрыд.

– Пойдем. Скорей, – вторая хватает её за руку, тащит в проулки, почему-то боится выйти на проспект. На проспекте нехорошее что-то – отсюда не вижу, что.

Отсюда не вижу, кто, мать и дочь, или сестры, или вообще никто, случайно встретились в мертвом городе.

А там шоколад.

Там, в разбитой витрине.

Ну, не шоколад, ну что-то такое трюфельно-шоколадно-ванильное, какое-то там еще, читаю сбивчивые мысли женщины, не могу разобрать, было такое когда-то в детстве у кого-то в гостях, а третий кусок можно, да как ты себя ведешь, да что за манеры, да что за ребенок, да говорила тебе ничего не просить…

Про себя еще думаю, откуда здесь шоколад, в мертвом городе, давно поели все, крыс поели, хотя про крыс, это я преувеличиваю…

Женщина шагает к витрине, вторая одергивает спутницу:

– Жить надоело?

– Да нет там никого… я быстро…

– Вон Аглая тоже по-быстрому, и…

– С голоду помирать прикажешь?

Женщина хмурится, раздумывает, кивает:

– Давай. Живо.

Шаг. Шаг. Осторожно, крадучись. Бледные руки шарят в темноте витрины.

Свист.

Там, на проспекте. Еле различимый, так пуля свистит, так змея свистит, так бойцовская собака свистит, прежде чем наброситься, так…

Черное солнце в небе. То есть, это мне так кажется – солнце, женщины знают, что никакое это не солнце, это… дальше мысли не дослушиваю, мысли путаются, бежать-бежать-бежать, черное солнце парит в небе, ищет жертву, бежать-бежать-бежать, бескровные пальцы вытаскивают коробку, пустую, черт, нету там ничего, шоколада нету, ванили нету, пустая коробка украшает витрину, бежать, бежать, бежать, белый луч, две фигурки в дерюгах падают на мостовую…

Отскакиваю от чужой памяти, ненавижу умирать вместе с чужой памятью.

Жду.

Мертвый город.

Ветер гонит пепел.

Жду – сам не знаю, чего, чувствую, что это еще не конец истории.

Пять минут.

Они выходят на улицу со стороны фонтана, отсюда не вижу, сколько их, четыре, пять… нет, шестеро, военные формы какой-то эпохи какой-то страны. Не сразу вижу своего посетителя, а вот он, третий слева, оглядывает улицу, коротко вскрикивает, бежит к упавшим телам. Кто-то окликает солдата, стой, куд-да понесло, а если заминировано… (нет, не заминировано, что-то другое говорит, я в оружии современном не разбираюсь) – солдат поворачивает головы убитых… Узнаёт…

(еще одно воспоминание. Случайное. Оброненное. Росистое утро. Ласточки. Два человека. И большое-большое лето впереди…)

Снова отскакиваю от чужой памяти, вот этого я тоже не люблю, когда – боль, боль, боль…

Колокольчик над дверью. Специально для людей повесили – как будто часто бывают здесь люди, раза два были, много чести им, колокольчик вешать, а вот повесили. Ну и сама дверь тоже для людей, другие-то в дверь не ходят.

Покупатель. Бескровное лицо. Волосы острижены коротко, даже слишком коротко. Губы обкусаны. Военная форма неведомо какой страны неведомо какой эпохи.

Что он… ах да.

– Дайте мне пять минут.

Смотрю на валюту. Хочу сказать – не хватает. Не говорю.

Открываю сейф. Почему-то хочется сказать покупателю, чтобы отвернулся – сам не знаю, почему, как будто он сможет тайком открыть этот сейф, как будто он вообще что-то может…

Достаю минуты.

Достаю ми…

Достаю…

Ошибка.

Нет.

Никакой ошибки быть не может.

Откашливаюсь:

– Вы у нас… уже брали.

– Что?

– Брали. Минуты.

– К-когда?

Смотрю по записям, проверяю, вздрагиваю.

– Тысячу раз.

– Ч-что?

– Тысячу раз вы к нам приходили.

– З-зачем?

Бледнеет, на бескровном лице проступают красные пятна.

Осторожно говорю:

– Вы брали пять минут.

– Но…

– Вы. Брали. Пять. Минут.

– Не… не помню.

– Не помните?

Начинаю понимать.

Хочу сказать – ваш лимит исчерпан. Не говорю.

Хочу сказать – вы не можете брать минуты.

Не говорю.

Отсчитываю минуты. Посекундно. Как учили.

Колокольчик над дверью.

Для людей.

Дверь.

Тоже для людей.

Дайте мне пять минут.

Вот так всегда – человек уйдет, а слова его мечутся по пустоте, ищут выход…

– Понимаете… он каждый раз просит пять минут… Живет человек, умирает, его земля сгорает, поглощенная солнцем, вселенная сжимается в точку, снова разлетаются звезды, снова жизнь выходит на сушу, снова рождается человек, и снова опаздывает на пять минут, и приходит, и просит – дайте мне пять минут. Берет время и все равно не успевает, потому что время не обманешь…

Мой хозяин молчит. Имя у него синее, как третья луна в свой последний день жизни и яркое, как мысль, оброненная в пучины космоса – вот так его зовут.

– Бред, – говорит хозяин.

– Отчего же бред?

– Он тебя обманул. Ты поверил.

– К-как обманул?

– А ты сам посмотри. Было такое, чтобы кто-то взял время, а оно не подействовало?

– У людей, может, и бывает.

Хозяин смеется. Молчит. Имя у него синее, как третья луна в свой последний день жизни и яркое, как мысль, оброненная в пучины космоса – вот так его зовут.

– Вы украли время.

Это я человеку говорю.

Колокольчик над дверью. Другой колокольчик. Над другой дверью.

Какое-то заведение в какой-то стране в каком-то мире. Я миры не различаю, начал считать, сбился на миллион каком-то там.

– Вы украли время.

Человек кивает. Молчит. Бескровное лицо. Волосы острижены коротко, даже слишком коротко. Губы обкусаны. Военная форма неведомо какой страны неведомо какой эпохи. Кажется, уже пьян. Может, только кажется. Не знаю.

– Зачем?

Это снова я.

Он молчит. Смотрит на меня, будто спрашивает – может, сам догадаешься…

Осторожно просачиваюсь в его подсознание.

– Так сколько вам нужно было времени?

Он сглатывает.

– Трое суток. И еще несколько часов.

– И вы покупали по пять минут…

Он пожимает плечами. Ну да, покупал. Вспоминаю, сколько за свою жизнь человек может купить хотя бы те же самые пять минут. Кажется, один раз. Нет, если по-хорошему, то вообще ни разу, тут сразу надо спрашивать, как вы сюда попали, как вы нас нашли, кто вас сюда пустил, откуда у вас валюта, и вообще. Но я не спрашиваю.

Ладно.

Один раз.

В жизни.

А потом ждать следующей жизни.

И следующей.

И…

Он говорит:

– Мне не хватило полминуты.

Понимаю. Хочу посочувствовать, ищу какие-то слова, слова не находятся, ляпаю не ко времени и не к месту:

– Это только в следующей вселенной купить можно будет.

Он кивает.

Знаю. Подожду.

Хочу спросить, сколько реинкарнаций он прожил от появления первобытных костров до конца цивилизации, умирал в саванне, шел на север за мамонтом, падал в сражениях с простреленным горлом, на узких улочках древних городов бежал смотреть на казни, освобождал города от врагов, опаздывал на сколько-то там, покупал время, бережно хранил его, знал, что не хватит его, этого времени… Умирал в глубокой старости, рождается в каких-то новых эпохах, листал архивы, перечитывал одно и то же —