Евгений Карпенко - Линии дней

– Хамид обещал пятьсот рублей? – усмехнулся Мустафа. – Да у этого балбеса нет, и быть не может таких денег!

Весело урча прогоревшим глушителем «Опель» после частенько проезжал мимо нашего двора. Помню, как однажды отец выскочил на дорогу и перегородил ему путь.

– Что случилось? – недовольно выскочил из машины Хамид. – Зачем по дороге бегаешь?

– Деньги, когда отдашь?

– Что ты грузишь меня этими деньгами? Что, «Мерседес» мне продал? Эта старая развалина всё ломается, брат уже устал её ремонтировать, – закричал Хамид и, размахивая руками, подошёл к отцу. Мы с братом встали рядом.

Случайно оказавшийся у своих ворот Мустафа с интересом понаблюдал за происходящим, чему-то усмехнулся, и пошёл к своим делам.

Зло, хлопнув дверью, Хамид укатил. Посмотрев ему вслед, отец задумчиво перевёл взгляд себе под ноги, и некоторое время так оставался, в лучах вечернего солнца отбрасывая вдоль дороги длинную тень.

Вернуть машину большого труда бы для него не составило, (достаточно и устного обращения в милицию), но подавленному углубляющимся расколом в отношениях с матерью, отцу было не до этого.

Наш «Опель» мы больше не видели никогда. Позже, дошли слухи, что Хамид продал его в соседнее село. В подобных сделках в подтверждении права собственности, услугах нотариуса, необходимости нет, так что техпаспорт так и остался невостребованным среди документов отца.

Лет тридцать спустя, отыскивая какую-то нужную бумагу, отец случайно наткнулся на эту небольшую серую книжицу. Бережно вынув её из папки, он пошел к свету окна и вздрагивающей рукой одну за другой долго молча перелистывал несколько пожелтевших истрёпанных страничек.

Летние месяцы в памяти хранятся одним очень долгим трудовым днём.

К сентябрю у нас уже стояли стены, крыша. Своим видом, дом естественно вписался в общий ряд улицы.

Замысел отца не удавался. Беспричинная неприязнь местных, утраченная машина, прочие случаи мелкого воровства, подкашивали его веру в обособленную жизнь в этом селе. Раздражаясь от усталости, неуверенности в «будущем здесь дне» он нервничал, кричал на мать и на нас.

Помню, как в один из августовских дней у родителей случилась очень уж жёсткая размолвка, после которой мне стало вдруг отчётливо понятно, что семейной их связи подходит конец. Жаль? И да, и нет. К тому времени меня уже больше беспокоили свои дела, своя жизнь. Нужно было выстроить хоть сколько-нибудь приветливые отношения с местной молодёжью, ехать в город, поступать учиться…

1 сентября в школу пошли трое из нас: Андрей – в восьмой, Ваня в четвёртый, Алёша – в первый класс. В тот же день стало ясным, что затишью с местными больше не бывать. Рано вернувшийся из школы Андрей рассказал, что его задирали одноклассники, обижали Ваню, а Алёшу трепали за волосы.

Кроме прочего, Андрей передал мне настойчивое предложение от некоего десятиклассника Махоева драться. Кто такой этот Махоев, о чем говорили с Андреем, и зачем, собственно, мне драться с ним, было неясно. Но так как от подобного предложения отказываться не принято, я согласился.

Уже на другой день, у нашего двора собралась толпа человек в двадцать, – свистели, гикали, смешивая кабардинскую и русскую речь, выкрикивали нечто воинственное.

Едва мы с Андреем и Ваней вышли, нас обступили и живо увлекли за дворы на выгон к пастбищным холмам. Впереди всех шагал коренастый, коротко стриженый тип с напряжённо-бойцовским взглядом исподлобья. «Махоев» – догадался я.

С утра был дождь, и, шагая по вытоптанным скотом мокрым склонам, я оскользнулся.

– Э-э! Не падай! – обернулись ко мне сразу несколько возбуждённых физиономий. – Пошли быстрее.

Выбрав относительно ровную площадку, остановились.

– Бороться давай, – разминаясь, сказал мне Махоев.

Это было неожиданно, не очень удачно для меня. В школе, которую окончил, у меня было несколько побед в драках, и, готовясь к этому бою, я испытывал умеренное спокойствие. В борьбе же навыков практически не имел. Однако условия здесь не наши, так что «бороться, значит бороться…».

Махоев был ниже меня ростом, ловчее, и лучше держался на ногах. Взлетая и перекатываясь, я мельком видел возбуждённо гикающую вражескую толпу, испуганных братьев в сторонке, близко от лица пожухлую траву, шарики бараньего помёта. Скользнув по лепёхе помёта уже коровьего, я неловко рухнул прямо на неё, Махоев упал на меня,… в общем, поединок тот я проиграл.

Основательно перепачканным, дурно пахнущим и исцарапанным, я покидал место боя. Рядом уныло плелись братья. Не задерживаясь в обществе побеждённого, Махоев гордо двинулся в сторону селения, повеселевшая толпа за ним. Это была истинная радость победителей: обгоняя, кое-кто с подленькой улыбочкой пытался сочувственно меня приобнять, кто-то на ходу ловко шлёпнул подзатыльника Андрею, а один из малых, резво подпрыгнув, отвесил пинок Ване.

Эх, дорого же обошлось младшим братьям моё поражение! Сомнения относительно возможного с нашей стороны боевого отпора рассеялись, и почувствовавший безнаказанность Махоев уже на другой день в кровь избил Андрея. От одноклассников Маэда и Ахмеда получил тумаков Ваня, его школьная курточка была порвана в нескольких местах, растеряны пуговицы. Здорово потрепали и маленького Алёшу.

Крепко опечалившись, отец пошёл поговорить об этом с отцом Махоева, и вскоре вернулся ни с чем.

«Не лезь, – сказал ему старший Махоев, – пацаны сами разберутся».

На девушек Этоко мы также произвели впечатление. Когда не было парней, живущие на параллельной улице Фатима, Зарина, с гордо поднятыми головами прогуливались по переулку, – крепко сложенные, статные, в нарядных развивающихся одеждах. Порой с ними бывала Зарема, редкой красоты девушка лет шестнадцати – темноволосая, белокожая, с ямочками на улыбчивых щеках.

Однажды ещё летом, когда я копал траншею для водопровода, Зарема шла одна, я негромко приветствовал её.

– Привет, – очень смутившись, пробормотала Зарема, неестественно засмеялась, и, убыстрив шаг, скрылась за углом.

Эти девушки часто приходили в гости к Диане и Айане. Весело болтали на родном языке, чему-то смеялись, игриво косясь в нашу сторону.

После случая с Махоевым, их прогулки по нашему переулку прекратились, а с Дианой, Айаной, Адамом мы стали общаться больше, обсуждая свалившиеся на нас неприятности. Адам рассказывал о Махоеве, что за время учёбы в школе тот никак не отметился чем-нибудь положительным или очень уж отрицательным. И единственно отличавшей его чертой можно назвать лишь проявившуюся с нашим поселением глубокую неприязнь к русским. В этом увлечении у него образовался круг единомышленников, довольно широкий круг, охвативший большую часть старшеклассников. Общие интересы даже сблизили его, например, с братьями семейства Хошпаковых, – Маэдом, Ахмедом, – хотя прежде они даже не здоровались.