Стиг Лейф - Соломантик

© Стиг Есперсен Лейф, 2017

ISBN 978-5-4485-6996-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В последний раз мы виделись у него дома незадолго до его смерти.

Я услышал приближающиеся к двери шаги еще до того, как старик коснулся цепочки. В лицо дохнуло запахом из квартиры. Прадед выглянул из дверного проема, что-то проворчал и открыл дверь, проковыляв несколько шагов назад. Я шагнул в пропитанный квартирным запахом коридор, приветствуя его и пожимая мягкую, сухопарую руку.

«Захвати себе пива или содовой в холодильнике – я пью только лимонад – и проходи в гостиную, чтоб я видел тебя, сынок», сказал старик и пошел вперед.

Он проковылял до своего кресла рядом с древним ламповым радиоприемником и уселся в него. Огромный стеклянный экран, с кучей названий городов на шкале, пробудил в душе неодолимую тягу к странствиям, возвращая в те далекие времена, когда я был еще совсем юной копией самого себя. Бросив взгляд на радио, и поймав несколько любимых названий, я почувствовал, как от них в области солнечного сплетения по-прежнему закручивается ноющий и болезненный комок.

По другую сторону от кресла стояло мусорное ведро, используемое для сплевывания. Прадед был последним человеком на земле, все еще жующим табак – во всяком случае, мне так думалось. Я заметил, что с нашей последней встречи меткости ему никоим образом не прибавилось – из-за этого ведро, ковер и приличный отрезок обоев за ним стали одного цвета. Если бы старик был заводом, власти давно закрыли бы его за загрязнение окружающей среды.

Вощеная скатерть свисала на стул; я достал его из-под скатерти и обеденного стола, и уселся перед прадедом с лимонадом.

«Итак, ты получил диплом специалиста», произнес он, схватив стоявшую возле кресла трость.

Я кивнул. «Да. Учеба наконец-то закончилась».

«И ты уже нашел работу по специальности?»

Я взглянул на него. Стоило ли рассказывать сказки и вешать лапшу на уши, или лучше сказать суровую правду?

«Получив, наконец, диплом, я поклялся, что больше никогда не буду тратить время на это дерьмо», ответил я и стал наблюдать за выражением лица старика.

С его губ слетел странный звук – нечто среднее между кашлем и смешком – точно сказать я не мог.

Он фыркнул и отправил сгусток слюны в направлении мусорного ведра.

0:15! Я поставил пометку в своей собственной турнирной таблице и глотнул напитка. Он поднял руку с тростью и вытер рукавом рот.

«Что ж, ты пошел по стопам своего отца, и теперь все, чего ты можешь желать от жизни – и дальше следовать в том же направлении». Он зажал трость между коленей и сложил ладони на ее рукоятке.

«Так что, сынок? Что ты планируешь делать со своей жизнью?»

«Еще точно не знаю. Мне определенно хочется попутешествовать какое-то время, посмотреть мир… Подумываю даже отправиться в плавание». Я взглянул на радио, заставив себя говорить собранно и обдуманно.

Выдержал секундную паузу.

«Я хочу посмотреть мир, понимаешь? Меня постоянно мучит чертова жажда перемен – не знаю, каких конкретно – главное, чтобы я еще никогда в жизни этого не пробовал».

Опираясь на трость, прадед поднялся и сжал мое плечо. Потом мимо обеденного стола проковылял к окну и остановился. Сильно прищурившись, посмотрел сначала на небо, затем на улицу под нами. Воспользовавшись минутной тишиной, я осмотрелся. Эта квартира пережила двух его жен. Я помнил только вторую. Она мало говорила, но много улыбалась и угощала меня содовой с бутербродами. В комнате было несколько ее фотографий, в то время как от первой жены остался один-единственный снимок. Я расслабил глаза, и черно-белые тени размазались – теперь казалось, что на фото запечатлен призрак. Говорят, она умерла при родах. Это была мать моего деда.

Прадед посеменил обратно и снова уселся в кресло.

«Твой отец говорил, что ты еще мальчишкой постоянно задавал вопросы, когда тебя просили что-либо сделать или пытались чему-либо научить. Чтобы ни требовалось, ты всегда спрашивал, зачем». Из кармана рубашки он достал маленькую жестяную коробочку. Положив в рот порцию жевательного табака, протянул коробочку мне. Он поступал так с самой первой нашей встречи, но так и не смог убедить меня попробовать и поплеваться за компанию.

«Именно поэтому ты вырос таким беспокойным и вечно жаждущим – постоянно задаешь вопросы и никак не можешь смириться с реальностью. Вечный знак вопроса – это признак живости, но также проклятье для человека». Он шумно втянул носом воздух и продолжил свою тираду.

Вот засада! Я вертел и тряс бутылку в руках. Прадед выглядел очень серьезным. Начал зудеть глаз, и я быстро почесал его, пытаясь сохранить сосредоточенный вид.

«Ты происходишь из очень древнего рода рабочих, горничных, крестьян, доярок, знахарок и, вероятно, нескольких шутов», он улыбнулся, не глядя на меня. «Из довольно разношерстной толпы, которой ты ни в коем случае не должен стесняться, потому что большинство из них было хорошими людьми, тяжело трудившимися, чтобы заработать на кусок хлеба и крышу над головой. Но в постоянной борьбе с холодом и голодом не остается времени ни на что другое. У наших предков не было возможности учиться торговле или творчеству, то был удел наивных аристократов и землевладельцев. Теперь этим занимаются предприниматели».

«Конечно, время от времени вспыхивали бессмысленные восстания и прочие дурацкие войны, оставляя женщин вдовами, а детей – сиротами. Некоторые пытались изменить мир другими средствами, но их подкашивали хвори, либо спиртное и несчастные случаи. Беспощадным убийцей была зима, поджидая и заманивая в западню старых и слабых, подкошенных голодом, забытых судьбой».

«Дети, ха! Единственное, на что были способны наши бесчисленные предки, это плодить по чертовой дюжине отпрысков – как законных, так и ублюдков. Дьявол, детей бедняки всегда делали хорошо». Он закашлялся и посмотрел куда-то на стену. «Я уже не говорю о женщинах – те немногие, которым не повезло умереть от непосильного труда, кишечных заболеваний или другой заразы, торговали телами, чтобы защитить себя и своих отпрысков. Они были хорошими и работящими людьми, но ничего в этом мире не решали. О, да, быть мужчиной – тяжкий труд, но во многих отношениях быть женщиной – куда сложнее». Старик кивнул в сторону фотографий. «Поэтому у женщин не бывает хорошего чувства юмора. Жизнь обходится с ними слишком жестоко, потому они не видят в ней ничего смешного. Да, да, пусть земля им будет пухом». Он замолчал и уставился на своих жен. Я сделал еще глоток и закинул ногу на ногу, что заставило его снова повернуться ко мне. Шея прадеда казалась слишком тонкой для огромного воротника рубашки, хотя, возможно, это из-за подтяжек та подпрыгивала почти до ушей, создавая такой эффект.