Сергей Курган - Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая

Серж усмехнулся.

– Лучшее – враг хорошего, – заметил он, – Не следует хотеть от мира всего и сразу: это верх глупости и безответственности. Умеренный прогресс – это нормально. К чему так уж сразу сплошное неизреченное благо? Прямо сей момент – всеобщее счастье. Как говорят у вас в России, «сразу в дамки»! Абсурд! Это все равно, что от изготовления телег перейти прямиком к строительству реактивных самолетов. «Прыжок из феодализма сразу в «светлое будущее»? Это уже «проходили», или нет? Известно, к чему это привело… L’enfer est pavé de bonnes intentions. – «Благими намерениями вымощен ад». Так-то вот.

Серж саркастически ухмыльнулся. Глаза его приобрели совершенно непередаваемое выражение, которое Аня не смогла понять.

– Да уж, вымощен, – добавил он, – Не сомневайтесь. Человеческая природа консервативна. На все нужно время. Невозможно перепрыгивать этапы. И потом, всеобщее счастье в принципе недостижимо. Кто-то всегда будет несчастен – без этого невозможно.

– Но почему? – спросила Аня, с чувством внутреннего протеста.

– Да хотя бы потому, что есть люди, которые испытывают несчастье от счастья других людей. Скажете, таких нет?

Аня хотела было что-то возразить, но «прикусила язык» – Серж был прав: таких людей она и сама встречала. Поэтому она промолчала.

– Вот видите? – продолжил Серж, – Даже вы за свои двадцать с чем-то лет с такими успели уже столкнуться. Что уж говорить обо мне? А теперь сами подумайте: если все остальные будут счастливы, то уж эти-то точно будут несчастны. Так что лучше забыть об этом дурацком «всеобщем счастье». Вполне довольно, чтобы никто никого публично не потрошил в качестве санкции за нелояльность. По крайней мере, я придерживаюсь такого мнения. Впрочем, и гильотина – не подарок. И я согласен с вами, что врачу не пристало заниматься подобными вещами – изобретать устройства для быстрого и эффективного умерщвления сограждан. Кстати, тогда даже придумали стишок по этому поводу:

Guillotin,

Médecin

Politique,

Imagine un beau matin

Que pendre est inhumain

Et peu patriotique.

Aussitôt

Il lui faut

Un supplice

Qui sans corde, ni poteau,

Supprime du bourreau

L’office.

– Как это переводится? – спросила Аня.

– Полагаю, вы не ожидаете от меня поэтического перевода. А по смыслу… Примерно так: «Гийотен, врач-политик, вообразил как-то утром, что вешать – бесчеловечно и не слишком патриотично. Тотчас же ему потребовалась такая казнь, которая, обходясь без веревки и без столба, могла бы упразднить должность палача». Коряво получилось, но вы, надеюсь, проявите снисхождение.

– Что вы, Серж! О чем разговор?!

– — А во-вторых, речь идет не просто об убийстве, а о казни.

– Казнь – это тоже убийство, – возразила Аня. – Только «в законе».

– Вы хотели сказать: «на законном основании», или что?

– Совершенно верно, – подтвердила Аня.

Все-таки Серж – не русский, – поняла она. – Блатной язык он не знает. Или знает недостаточно, – поправилась она, на всякий случай. И потом, это «или что» – тоже совсем не по-русски.

– «В законе» – это выражение из языка уголовников, – пояснила Аня.

Серж усмехнулся.

– Сейчас оно общеизвестно, – поспешно добавила она.

– Я понял, спасибо, – сказал Серж. – Из арго. И что оно обозначает?

Аня замялась: она как-то была не особо сильна в «блатной музыке».

– Ну, есть такое выражение – «вор в законе», – ответила она неуверенно. – Это такая категория уголовников. Самая высокая…

– Хорошо, – прервал ее потуги Серж, – полагаю, я понял. Вернемся к доктору Гийотену. Правильно ли я понимаю, что вы – противница смертной казни?

– Да, конечно. А вы разве нет?

– Все не так просто, Аня. Вообще говоря, такой подход: «или-или» – не слишком разумен. Категорическое «да» или «нет» уместно, а порой и необходимо, лишь в редких случаях.

– Это – как раз и есть такой случай, Серж. Как вы не понимаете?! Убийство всегда остается убийством, хотя бы и по приговору суда. А суд ведь часто ошибается, или вообще несправедлив. Это же происходит сплошь и рядом! Да и кто может решать, жить человеку или нет? Кто имеет на это моральное право? Не ты дал жизнь, не тебе и отнимать!

– Вижу, вы очень эмоционально относитесь к этой теме. Поэтому я не стану ее развивать. Замечу только, что многие ваши тезисы спорны. Вот вы риторически вопрошаете: – Кто имеет моральное право отнимать жизнь? Но, во-первых, а кто имеет моральное право сажать в тюрьму, то есть отнимать свободу? Заметьте, свободу: для меня лично это всегда была, и по сей день есть, главная ценность. Однако же это приходится делать. А, во-вторых, вы говорите: – Не ты давал, не тебе и отнимать». Значит, по-вашему, тот, кто дал жизнь, имеет право ее забрать? Получается, что жизнь как бы дается взаймы, на время – и кредитор в любой момент может потребовать ее назад? Едва ли это приемлемо.

– Это все риторика! – запальчиво произнесла Аня. – В конце концов, пользуясь такими логическими рассуждениями, можно доказать, что черное – это белое. Так делали схоласты. Но в жизни все не совсем так.

Раньше Аня никогда так не говорила. Она вдруг осознала, что ее речь стала меняться – общение с Сержем неизбежно выводило на иной, более высокий уровень. Она стала употреблять слова и фразы, которые прежде казались ей слишком «книжными», вычурными. И она спорила. Спорила с Сержем! Не слишком ли она зарвалась? Хотя почему, собственно, зарвалась? Есть же у нее, в конце концов, свое мнение!

Серж реагировал совершенно спокойно.

– Ну, положим, логику пока что никто не отменял – заметил он немного ворчливо.– Хотя вы во многом правы, Аня. И я, собственно, не стремлюсь сейчас что-либо доказать – я просто обращаю внимание на моменты, которые мне представляются сомнительными. К тому же, бывают особые обстоятельства.

– Это какие же?

– Например, война. Во время войны действуют другие законы, другие правовые принципы: la loi martiale – martial law – как это по-русски?

По-английски Аня поняла. Она обратила внимание на то, что Серж сказал сначала по-французски, и лишь затем по-английски, причем, уже не в первый раз. Значит ли это, что французский – его родной язык?

– Законы военного времени, – ответила она после краткого раздумья.

– Да-да, вы правы. Спасибо. И тут надо действовать решительно: пресекать мародерство, грабежи, панику, наводить дисциплину и порядок. И приходится нередко прибегать к крутым мерам – в том числе и расстрелам. À la guerre comme à la guerre. 32 32 На войне, как на войне (фр.) Но мы слишком забрели в дебри. Пройдем к обелиску.

Аня размышляла о только что произошедшем разговоре. Она не могла не признать, что Серж в чем-то прав. Но…

– Взгляните, – прервал Серж ее размышления. – Помните, я говорил, что когда мы придем на площадь Согласия, мы увидим еще более эффектное зрелище? А теперь, видите?