Александр Миронов - Ультрафен. Роман. Книга 2

– Яков Абрамович… Из кабинета Прокудина… Пожалуйста.

Подал трубку Прокудину. Тот подхватил её и замер с ней в полусогнутом положении над столом. Хотел было сесть на стул у приставного стола, но так и застыл на половине движения, парализованный грозным окриком.

– Прокудин, что у тебя там творится? У вас там что, совсем крыша поехала?

– Да мы…

– Ты мне не мычи! Ты мне сейчас же освободи Заичкина!

– Так он же раскололся.

– Ты мне спектакль в ангелов не разыгрывай! Я знаю, как это делается. Ты ещё под стол с голой попкой ходил, а я эту премудрость уже постигал. Если твои сопли по стенам размазать, так ты и отца родного и меня, в том числе сдашь, или же на себя все смертные грехи повесишь.

– Яков Абрамович, его никто и пальцем не трогал, уверяю вас.

– Ты меня, кажется, не понял. Тебе разъяснить? Дай сюда прокуратуру!

Прокудин выпрямился, его лицо ломали растерянность и досада. Протянул трубку Андрею Андреевичу.

– Слушаю, Яков Абрамович.

– Андрей, какие у вас новости? Есть прибор?

– Да, есть. Все четыре рисунка в общих чертах сходятся.

– Где он?

– Пока не знаем.

– Ищите. И Заичкина постарайтесь освободить.

В трубке послышались короткие гудки. Андрей Андреевич поглядел на неё, словно недослушал чего-то, и положил на аппарат.

Викентий Вениаминович вопросительно посмотрел на него.

– Искать сказал… – ответил тот.

Гость понимающе кивнул.

– Что искать? – не понял Прокудин.

Гости переглянулись, и после непродолжительной паузы Викентий Вениаминович согласно кивнул на немой вопрос Андрея Андреевича.

– Трубу, которую ты видел на рисунке Гнедова, – сказал Андрей Андреевич.

– А что это за аппарат?

– Вот, гляди.

Андрей Андреевич раскрыл папку и стал раскладывать на столе рисунки.

– Дело в том, – начал он объяснение, – что твой подчинённый использует в следственных мероприятиях какой-то прибор. Назовём его по общепринятому – детектором лжи. Или сокращённо – делжи, условно. Но прибор, похоже, универсальный, точный, позволяющий распознавать убийцу. Но что он именно показывает, на что реагирует? – это не ясно.

Прокудин с интересом рассматривал изображённый на листах предмет.

В разговор вступил Викентий Вениаминович.

– Нас даже не столько эти уникальные особенности интересуют, Евгений Моисеевич, в этом как раз его плюс, и надо только приветствовать этот феномен. Вопрос в другом. И мы бы хотели, чтобы вы правильно нас поняли и помогли. Вопрос в том, что этот делжи незаконен. Мы не знаем, каким образом он влияет на человека, на окружающих, ну и так далее. То есть мы не знаем, насколько он опасен. Ваш же уважаемый граф, похоже, не осознает данного обстоятельства и действует в нарушении не только закона, но и этических норм. Но вы-то должны понимать, что это значит?

Прокудин поднял на гостя глаза и подобострастно закивал: а то, как же, мы ж с понятием…

– Так давайте спросим у него самого? – брякнул он.

Оба гостя усмехнулись, что Евгения Моисеевича привело в смущение.

– Ну, Моисеевич, хм… – с разочарованием проговорил Андрей Андреевич.

Прокудин зачмокал уголком губ, провёл пальцем за воротом и поправил галстук

– У вас какие с графом отношения? – спросил Викентий Вениаминович.

– Да… – пожал плечами Прокудин. – Служебные.

– Ну, вот вам и ответ. Поэтому, мне думается, к нему с этим вопросом не следует подходить. Мы, пожалуй, единственное, о чём вас хотели бы попросить: понаблюдайте за ним. Сами понимаете…

– Конечно, конечно…

– И не вступать с ним на данную тему в разговоры. Только ведите наблюдение, не вспугните.

– Ну а теперь, Женя, давай извлекать Заичкина. – Андрей Андреевич стал собирать на столе рисунки. – Где он у графа?

– Здесь, – Прокудин показал пальцем в пол.

– Пошли.

– Вот так бы и давно, – миролюбиво, даже ласково, говорил Михалёв, забирая от Заичкина листы допроса, на которых тот расписывался. – Умонька. А то заставляешь нервничать, сквернословить, будить в человеке зверя. Ты что думаешь, я только материться могу? Не-е-ет. Я очень даже могу быть обходительным и культурным. Когда к нам без дураков. Куда его, граф?

– В камеру, в капезе.

– Давай к этим, к лихим мальчикам?

– Они ж его изнасилуют! – подыгрывая Михалёву, испуганно воскликнул Юрочкин.

– А тебе что, жалко его задницы? Ха! Да такую курву только таким путём и надо исправлять.

В коридоре послышались шаги. Раздался голос Прокудина.

– Феоктистов!

Анатолий выглянул из двери вентпомещения.

– Где Заичкин? – голос начальника звучал резко, повелительно. Рядом с ним был Андрей Андреевич и незнакомец в гражданском.

На вопрос начальника Анатолий качнул головой взад себя: здесь…

Прокудин и гости вошли в помещение. Андрей Андреевич, едва кивнув присутствующим, устремил взгляд на Заичкина, его интересовало физическое состояние арестованного.

В помещении было душно, накурено и пахло пóтом. Неприятный, запущенный вид венткамеры, в углах на полу и на вентилях трубопроводов какие-то лоскуты, тряпки. Гости, оглядываясь, брезгливо морщились.

При их появлении всё замолчали, а Заичкин поднялся. Вид его был виноватый, жалкий, вызывающий отвращение. Но внешних изменений на нём не было, даже китель и рубашка были без признаков повреждений, не помяты, не порваны. Галстук слегка приспущен, что не могло говорить о бурных дебатах, переступающих парламентскую этику. Правда, люди, побывавшие в этих прениях, похоже, изрядно попотели.

Викентий Вениаминович пренебрежительно дёрнул носом и перевёл взгляд с Заичкина на молодых людей. Вначале он остановился на Михалёве, который держал в руках исписанные листы бумаги. Потом на Юрочкина и Анонычева.

Гость ни о чём не говорил, но глаза его, цепкие и проницательные вызывали насторожённость. Феоктистов стоял с боку и наблюдал за ним.

– Ну что, Владимир Васильевич, как ты? – спросил Прокудин. – Неужто ребята тебя раскололи?

А Михалёв добавил:

– По самы ягодички!

Заичкин тяжело вздохнул и отвёл глаза в сторону.

– Неужто и в самом деле ты эту бабёнку сбил?

Андрей Андреевич взял у Михалёва листы и углубился в чтение. И незаметно для себя самого закачал головой: ой-е-ёй!..

– Они тебя били? – продолжал спрашивать Прокудин.

– Да нет… Кха… – хрипловато отвечал Заичкин. – Да что там, давай в камеру, да и дело с концом. Хоть отдохну. Устал я, – завёл руки за спину.

– Нет, ты сейчас поедешь домой. Мы ещё разбираться с этим делом будем. – Прокудин повернулся к Феоктистову. – Ты сейчас выпусти его.

– Не могу.

– Что значит «не могу»? Если под честное слово не можешь, возьми подписку о невыезде, и отпусти.

Андрей Андреевич передал листы гостю и устремил взгляд на Заичкина.