Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Однажды следователь даже вспылил и заявил пока что свидетелю, что если бы он был начальником, то такого бухгалтера даже близко к документам не подпустил.

По-моему, это была на эпизоде, когда рассматривали платёжки за подписями Петровича и Марьюшки, и Петрович искренне удивлялся, куда пошли денежки. По его твёрдому убеждению, он только подписывал, не глядя, чистые бланки в количестве штук этак по 50 или больше, а далее Марьюшка проводила проводки. Вот она и проводила: часть шла государству, частичку по требованию, частищу – себе. Петрович только ахал и охал, сокрушаясь, сколько он ей добра сделал: и в том помог, и там договорился. Одним словом, за добро отплатила сполна.

Если б на лбу каждого руководителя выжечь «не доверяй», сколько бы мест в камерах освободилось для остронуждающихся в них криминальным особам. Но это так, мечты идиотки.

Я почти сорок лет практикую юристом, но этот тезис так свеж и невинен. Каждый, подчеркиваю, каждый руководитель «впадает в халепу», как говорят украинцы, когда из-за своей нагрузки, что называется, под завязку, ему некогда просмотреть бухгалтерию. Да и мало кто смыслит в тонкостях дебета-кредита, да ещё, зачастую, умышленно запутанного.

Пусть история Петровича хоть кому-то послужит наукой.

Но вернемся к нашим баранам, точнее Петровичу и его уголовному делу в томах эдак нескольких.

Пухленькие томики дела росли и росли, набираясь визуальной значимости. Фанфары гремели, реляции в Киев летели, готовился коньячок для обмывки новеньких полковничьих погон, а, может, и генеральских? Цифры якобы нанесенного вреда государству росли от кабинета к кабинету.

А Петрович меж тем парился на нарах. Сидение таки пошло, я надеюсь, на пользу: набирался уму-разуму, учился отличать зерно от плевел, приятелей от друзей, познал и цену женской верности.

Я его, бедного, жалела. Не стала говорить про жадность его супружницы, заявившей, что у неё нет никаких возможностей для поддержания муженька своего. Хорошо ещё, что прилетел аж с Казахстана его брат, матерщинник ужасный (прораб со стройки), но мужик толковый и деловой. А тещёнька Петровича? То вообще отдельная песня. Она умудрилась вместе с дочуркой перетаскать всю мебель, уже подвергнутую аресту, куда то вон из хаты.

Следователь, бедный, не знал, то ли плакать, то ли смеяться над ними. Им бы передачки в СИЗО передавать, чтобы не давился Петрович тюремной баландой, а насыщался всякими деликатесами. Да куда! Вот мебель, уже арестованную, вытащить из квартиры, ума обеим хватило, а передачки? Чего их носить, если Петрович может всерьёз и надолго отойти от семьи по причине, от них никак не зависящей.

Дело начинало потихоньку сдвигаться с мёртвой точки. Месяцы шли, Петрович на нарах дымился и парился, а дело шло своим чередом. Потянулись экспертизы, очные ставки, допросы и снова допросы.

Время начинало работать на адвоката. Остывал собачьий интерес у сильных мира сего к данному делу, в мареве времени утонули казалось бы близкие кому-то погоны.

И следователь поостыл: ему сгоряча наобещали быстро квартиру, да не так быстро сказка сказывается, как дело тянется.

Воспрял и Петрович. Рвался из-под ареста со страшною силой, бурчал на защиту, но до суда дотянул. Напоследок уже собаки двуногие да четырехлапые попугали-попугали, да отпустили с миром вон из СИЗО.

Получил он в суде что-то там сильно условно, тихо ушёл по болезни на пенсию, ходил по бережку залива с жёнушкой под ручку, отходя-оттаивая от страстей человеческих, стараясь никак не встречаться с Марией Васильевной, которая всё таки благодаря настояниям адвоката (то есть меня) тоже статью получила. И тоже условно суд ей меру наказания дал. Пожалели девчонок, её дочерей.

Скажете, какая мораль? Я просто отвечу: не знаю. Но в этом деле я ни одного хорошего человека не встретила, исключая вышестоящего прокурора. Да и того скоро «съели». Вот так.

На зарю моей длинной карьеры адвоката пришлось начало бандитского времени: народ искал себя, и маленькая часть этого народа покатилась под гору.

Как трое молоденьких лоботрясов нашли друг друга осталось загадкой, но за их кратчайшее знакомство они набедокурили лихо. Приёмная мать одного из них, тихого Славика, громадные голубые глаза которого смотрели так невинно-наивно, что в голову не приходило считать его членом банды, наплакалась от его выходок вдосталь.

Как банда работала? Заводилой был «взрослый», назовём его Кондратенко. Ему исполнилось аж 18. На его личном счету было и изнасилование девятиклассницы в глухом районном селе, и другие не менее знатные «трудовые» подвиги. Умом не блистал, красотой тоже недалеко от собственного умишка удалился. Но – атаманил!

Третий член банды был так, ни то, ни сё, как стали потом таких называть, был отморозок.

Итак, утром округа всколыхнулась от дикой напасти. В самой ближнем из сёл центра района, в самом ближнем от города дому нашли трупы двух стариков. Старики прожили вместе чуть не полста лет, и думать не думали, что жизнь их так кончит.

Старики были обезображены редкостно гадко: ментов, что в дом навалилось меряно – не меряно (как потом прокуроры ругались, что менты все следы затоптали!), поразила ненужная (если так можно сказать о нужности или ненужности преждевременной смерти людей) глумливость тех выродков, что стариков насмерть замучили.

Валялась кочерга с намотанными на неё старушечьими пегими волосами. Вовсе не живописно разбросаны поломанные стулья с брызгами крови, стены убогой лачужки «красовались» пятнами уже забуревшей крови.

Искали недолго. Поначалу нашли убогонького внука забитой супружеской пары. Дебил, не дебил, но умственное отставание у паренька было уж очень явственно выражено. Внук всех и сдал. Рассказал, как хвастался перед дружбанами о том, что у бабки с дедом скоро мно-о-ого денежек будет, что парни его бесплатно вином напоили. Что с убогонького возьмешь? Его даже по делу не пустили как соучастника. Пожалели, пустили свидетелем.

Троих повязали наутро. Кондратенко строил из себя Робин-гуда, Славик красиво моргал голубыми глазами, с начала следствия и до окончания суда шёл по одной заезженной версии: я отвернулся к стене и ничего не видел, не слышал, не помню, не знаю. Третий пыхтел, всё время в рот смотрел своему адвокату, даме заслуженной и кропотливой в работе.

Защита по делу была обязательна. Мало того, что двое из трёх были тогда «малолетками», за смерть двоих стариков полагалась тогда смертная казнь. Дело не шутка, и рассмотрели его по первой инстанции в областном тогда ещё суде.

Изнасилование престарелой обвинению доказать не удалось. И троица несвятая пошла за убийство двоих беззащитных людей, а Кондратенко ещё и за насилие над девчушкой.