Николь Галанина - Меня охраняют призраки. Часть 1

Скорчив оскорблённую гримасу, Джоанна демонстративно повернулась к матери спиной. Вскинутый острый подбородок был обращён к стене, васильковые глаза блестели упрямо и яростно. Сейчас, глядя на Джоанну, Джилл вспоминала похожие ссоры со своей младшей сестрой, от которых весь дом ходил ходуном и билась тонкая фарфоровая посуда. Тогда она ещё могла смириться с шумом и враждебностью, а сейчас уже, по прошествии многих лет, растеряла изрядную долю своего терпения и выдержки. Слишком много проблем разом набросилось на неё. После смерти Регины Эстелл порицание небольшого, но полного яда города обрушилось на неё, как цунами, она нигде не могла найти себе работу и от этого страдала, видя, как постепенно тает накопленный капитал Энтони. Когда симптомы его болезни проявятся ещё ярче, их траты увеличатся в несколько раз, они за пару лет проживут то состояние, на которое могли бы существовать безбедно вдвое дольше. А тогда… ей придётся либо сдать Джоанну в приют, либо отправиться обивать пороги надменного Бертрама и клянчить у него родственные подачки. Джилл нервничала с каждым днём всё больше; запас её кремниевых сил истощился. И она впервые в жизни позволила себе сорваться на дочь.

– А ну, прекрати спорить! – прикрикнула Санчайз, прожигая Джоанну гневным взглядом. – Если я сказала, что ты отправишься учиться в школу имени Альберта Эйнштейна, значит, так оно и будет!

Джоанна взирала на мать широко распахнутыми васильковыми глазами, полными испуга. Ей никогда раньше не приходилось видеть Джилл в таком состоянии. Оглушённая ужасом непривычки, девочка могла только хлопать ресницами, наблюдая, как на висках у матери вздуваются толстые голубые жилы, щёки наливаются краской, а кулаки сжимаются, и кожа плотно, как будто присохнув, обтягивает костяшки пальцев.

Джоанне казалось, Джилл настолько зла, что может её ударить.

Но испуганный вид дочери мгновенно отрезвил Джилл. Стыд и презрение к самой себе накатили волнами на её опустошённую душу, и, издав протяжный стон, она хлопнулась в кресло. Волна медно-рыжих волос, в которых уже едва угадывались серебристые прядки седины, упала ей на лицо, скрывая его выражение. Джилл прижала холодные пальцы к ноющим вискам: дикая боль раздирала голову изнутри словно клещами. «За что, – мысленно шептала она, – за что столько страданий этому безвинному ребёнку? Разве она, невинный четырнадцатилетний цветочек, успела причинить кому-либо зло за свою короткую жизнь? Разве она повинна в своём рождении, в том, что чопорный Литтл-Мэй отказался признать нашу любовь?» Джилл уткнулась носом в колени: ей слишком тяжело было признать, что это она, она и Энтони своим безрассудством обрекли собственное дитя на роль всеми гонимой жертвы. Если бы ей удалось обуздать свою алчность, свою гордыню и свою безжалостность, ничего этого не было бы…

Энтони остался бы в семье, по-прежнему изменяя Регине; но после её неминуемой смерти он не решился бы вступить в брак снова: ведь он знал, как относится местное общество к его жене. Он не составил бы того проклятого завещания, которое и подтолкнуло Шеннона Мэллоя на убийство. Джинни Дэвис и Бертрам наверняка поженились бы и были бы счастливы в крепком браке (Джилл вдруг со злорадством подумала, что едва ли: Джинни стала бы только неуклюжим и никчемным довеском к не любящему и не уважающему её мужу).

Столько горя и смертей – а вина им одна. Любовь Джилл и Энтони перевернула всё с ног на голову в этом упорядоченном мирке. Если бы не они, всего этого беспорядка не произошло бы…

Джилл медленно подняла голову, и на губах у неё заиграла гордая улыбка. Да, возможно, её неосмотрительные решения навлекли беду на головы стольких семей, но именно благодаря им, этим решениям, на свет появился её маленький ангел. И Джоанна была куда ближе ей, чем страдания друзей и знакомых. Значит, она всё сделала не зря!

Поднявшись с дивана, Джилл оглянулась: она уже готова была принести дочери свои извинения и позволить ей выбирать самой. Но Джоанна давно выбежала из комнаты и исчезла в комнатах второго этажа, которые раньше занимала Сэнди. Мать последовала за нею по скрипучим деревянным ступенькам, стараясь ступать как можно осторожнее: каждый звук мог потревожить дремлющего Энтони. Остановившись напротив закрытой старенькой двери, она подёргала за ручку.

Комната была заперта. И из неё доносились приглушённые рыдания.

– Джоанна! Джоанна, девочка моя, открой! – жалобно всхлипнула Джилл.

От этих звуков у неё самой словно разрывалось сердце, ей хотелось проломиться в спальню дочери, прижать ту к своему трепещущему сердцу и успокоить, как грудного младенца. Но Джоанна отвечала из-за двери надрывным из-за плача, но решительным голосом:

– Нет, я тебя не пущу! Не пущу, не пущу, не пущу!

Джилл простояла под дверью почти два часа, и умоляя и приказывая дочери выйти, но та оставалась внутри. Наконец, Джилл отступила и с тяжёлым сердцем двинулась в кухню. Зажав в ладонях свою любимую кружку с ярко-оранжевым сердечком, она расположилась на тонконогом табурете и включила потрёпанный телевизор. Щёлкая пультом, она последовательно перебирала каналы один за другим, пока не добралась до девяносто третьего по счёту. Это был знаменитый «С&М», на котором шёл любимый сериал большей части женского населения Литтл-Мэя: «Женщина в паутине страстей». Почему-то эти высоконравственные гражданки, так яростно клеветавшие на союз Джилл и Энтони, не имели ничего против фильма, где снималась ещё одна из ненавистного им рода Санчайз. Вероятно, в этом городе мало кто удосуживался смотреть титры и выяснять имена актёров: их удовлетворяло симпатичное личико Сэнди, после её восхождения по лестнице кинематографа ставшее неузнаваемым. Джилл отнюдь не нравились занятия сестры, но она не смела помыкать той, как рабыней. Несмотря на свою антипатию к «Женщине в паутине страстей», старшая сестра, чувствуя себя чем-то вроде группы поддержки младшей, следила за действием сериала – вполглаза и вполуха.

Именно этим она и занималась в тот момент, когда застеклённая дверь еле слышно приоткрылась, и в комнату неслышно, будто бесплотный призрак, проскользнула Джоанна. Личико девочки побледнело вдвое против обыкновения, на щеках ещё виднелись следы недавно пробегавших слёз, и васильковые глаза, припухнув, покраснели. В этот момент главная героиня Сара, которую играла Сэнди, объяснялась в любви с очередным своим поклонником – кажется, его звали Мэтью. Вошедшая девочка с любопытством вгляделась в экран, и Джилл, вспыхнув до корней волос, тут же выключила телевизор. Ей не хотелось, чтобы её дочь видела, что произойдёт в сцене дальше.

– Ты успокоилась, солнышко? – участливо осведомилась мать.