Григорий Аграновский - До и после моей смерти

«Просто сюр какой-то – подумал Гоша. – Сказки Гофмана».

Захотелось продлить это ощущение сказочности и игры. Поэтому он не стал всматриваться в детали окружающего пейзажа или искать табличку с названием улицы, а пошел дальше – как ежик в тумане, решив зайти в первое заведение, которое встретится на пути, где можно будет выпить кофе и немного обсохнуть.

И – как-то определиться с тем будущим, которое у него ещё оставалось.

Оказывается, он гулял уже часа три – было около одиннадцати вечера, и все кафе, попадающиеся по дороге, вот-вот закроются. Гоша решил хоть тут переупрямить судьбу и все-таки, найти место, где можно будет ещё посидеть.

Пройдя ещё метров двести, он скорее угадал, чем увидел впереди большое открытое пространство, догадался, что выходит на набережную – и почти догадался, где находится, но «прогнал» от себя эту догадку, «забыл» про неё, продолжая свою игру, повернул направо – и, пройдя ещё несколько шагов, увидел то, что искал.

Над штампованной входной дверью сетевого общепита сверкала золоченая англоязычная вывеска (не то «Queen», не то «Quest») с такими же двумя коронами – амбициозность хозяев, очевидно, конфликтовала с их вкусом. Табличка у входа сообщала, что заведение работает до полуночи.

Внутри огромный зал напоминал стадион: всю центральную его часть занимала тяжелая, овальная, из темного дерева стойка, вокруг которой вдоль стен стояли столики. Вместо «рева трибун» звучала громкая музыка. По стенам висели какие-то фотографии, грамоты и дипломы. В интерьере было много золота и отделки из мореного дуба.

Посетителей было мало.

«Да, статусно!» – усмехнулся про себя Гоша. Не раздеваясь, он сел у окна, недалеко от входа. Одна из скучавших за стойкой официанток радостно рванулась к нему и замерла у столика с блокнотиком наизготовку.

– Один эспрессо, пожалуйста.

– Всё?

– Да.

Она обиженно ушла.

Кофе оказался настоящим, крепким. Постепенно возвращалось восприятие цветов, запахов, вкуса – восприятие жизни. Ещё полчаса назад он выпил бы этот кофе залпом, как стакан воды…

Кто-то, кажется, эпикурейцы, учили, что удовольствие – главная цель в жизни, поэтому нужно стараться находить свои преимущества даже в самых безнадежных ситуациях.

Какое же преимущество в его ситуации?

Гоша постарался мысленно представить себе оставшиеся шесть месяцев и себя в этом кратком, по сравнению с прожитыми уже сорока четырьмя годами временном промежутке, представить это скукоживающееся на глазах, как мыльная пена, пространство своих возможностей… И вдруг понял, что оно безгранично!

Нет больше необходимости думать о деньгах и заказах, вести деловую переписку, съедающую столько времени, общаться с идиотами, да ещё заставлять себя быть с ними приветливым и любезным, потому что эти идиоты платят тебе деньги.

Нет больше «нужных» и «ненужных» людей, вредной еды и вредных привычек, вообще нет понятия «хочется, но нельзя» – можно всё, что хочется.

Перед ним пол-года абсолютной свободы, той самой, о которой мечтали все философы, начиная с Сократа – чего ещё желать человеку «с душой и талантом»?

Пол-года чистого творчества, ничего сущего, а затем – вечность!

Мальчик не услышал, не подождал…

Что ж, тем лучше.

Хватит лепить общего снеговика – пора делать своего собственного. Впереди был короткий промежуток времени, миг по сравнению с уже прожитым. Миг свободы и творчества, который должен придать смысл всему, что позади. Финишная прямая.

Программа – вот чем он теперь займется.

Почти двадцать лет обеспечения чужого успеха, взращивания чужих амбиций и чужих благосостояний. Что он, Гоша, получил взамен? Некоторую сумму денег, которая теперь позволит ему «послать» всех и попробовать сделать программу, которая вынашивалась и лелеялась им последние четыре года. Что ж, по-видимому, иначе это было бы невозможно, а значит, в этом и состоял высший смысл всей предыдущей жизни.

Гоша улыбнулся: раз так – это хорошее предзнаменование! Как всегда с ним бывало, в момент рождения новой идеи ему захотелось тут же приступить к её осуществлению. Бежать домой и сразу сесть за ноутбук.

Но вместо этого он снял куртку, повесил на спинку стула, затем подал знак официантке и попросил меню.

Оказывается, это ирландский паб! У-у, сколько здесь всякого вкусного и вредного… для простых смертных! Но он, Гоша, больше не простой смертный. Для него нет понятий «вредно» и «полезно». Он живет в другом измерении. Почти как Бог!..

Гоша перелистал документ до конца, затем еще раз, в обратном направлении – медленно, внимательно читая каждую позицию, как будто хотел найти то, в чем приходилось отказывать себе всю жизнь…

Наконец, заказал яичницу-болтунью с колбасами и жареным картофелем, пиво «Олд Том» – паб же, все-таки! – еще кофе и горячий шоколад («кофе с шоколадом – попозже, пожалуйста»).

Осмотрелся.

В заведении, во всяком случае, по эту сторону стойки, было ещё несколько человек, занимавших два столика. За одним сидели огромный чернокожий парень с белой девушкой, за другим – компания из четырех ребят, что-то, по-видимому, отмечавших.

Гоша пошел вдоль стен, рассматривая фотографии, медленно обошел стойку – по другую ее сторону было так же малолюдно – и, сделав, таким образом, полный круг, вернулся за свой столик. Музыка смолкла, вместо нее подвешенный на кронштейне в дальнем углу зала телевизор передавал новости. Кажется, канал «Евроньюс».

Говорят, двадцатый век начался в 1914-м, с началом Первой мировой войны. При таком летосчислении его, Гошина, программа вполне могла бы стать точкой отсчета двадцать первого века. Событием, соизмеримым с появлением Интернета или мобильной связи. Уже четыре года эта идея тихонько жила в его голове, иногда вызывая такой же прилив энтузиазма, какой он испытал при её рождении. Несколько раз он уже готов был начать писать программу, но тут опять появлялось очередное «ООО Самаявеликаякомпаниявмире» с самым «жирным» заказом в его, Гошиной жизни… И все начиналось сначала: он снова помогал осуществлять чужие великие идеи, откладывая свою на потом. Дальше откладывать было некуда.

Принесли ужин. Если именно такой подавали британским матросам в дублинских пабах, понятно, почему Британия стала владычицей морей.

Выложенная на большом блюде яичница, только что снятая с огня и ещё продолжавшая булькать, с художественными разводами перемешанного желтка и с островками крупно нарезанной колбасы, казалась воплощением греха и порока. На отдельной тарелочке – скромная на фоне «главного блюда» горка картофеля с тонкой корочкой и нежной мякотью под ней.

Гоша потянулся за пивом, бережно обхватил большой фирменный бокал снизу, пропустив ножку между средним и безымянным пальцами, и одним долгим глотком отпил примерно треть.