Григорий Аграновский - До и после моей смерти

Гоша перевел дух – и продолжил уже спокойнее:

– Я же сказал: я делаю это, прежде всего, для себя, чтобы сохранить именно свои «прекрасные черты» – он изобразил пальцами кавычки. – Потому что все эти черты, пусть даже о них никто не знает, кроме меня, – они все равно определяют мой характер, мою индивидуальность, мою суть – то, что узнаваемо во мне для близко знающих… знавших меня людей. Поэтому, отбирая и загружая информацию о себе, нужно быть честным с самим собой. Только так ты сразу узнаешь меня «там» – Шкуль красноречиво поднял глаза к потолку – и поверишь, что это я. А источников информации будет предусмотрено много: личная и деловая переписка в цифровом и в бумажном виде, фотографии, видео, социальные сети, даже художественные произведения, если он их создавал. А главное – твоя… моя собственная память. По сути, программа и будет памятью человека, перенесенной на диск. Главная моя задача – записать информацию из каждого канала на понятном для программы языке, вернее, создать такой алгоритм и научить саму программу записывать информацию из разных источников.

– Все-таки, почему нужно непременно сначала умереть? – задумчиво произнес доктор.

– Чтобы программа не превратилась в компьютерную игру «поговори сам с собой». Это не игра, это то, что каждый оставляет после себя. Его завещание этому миру. Его уникальность, самость – и равенство всех людей, реальное равенство, независимо от профессий, званий, титулов и наград. Потому что перед вечностью, прости за пафос, все равны – и Эйнштейн, и последний дворник, каждый – частица этого мира, и без того, и без другого мир был бы чуть-чуть иным. Я, например, когда-то знал одного кладбищенского могильщика, который был настоящим философом и очень не банально говорил о жизни и смерти. Признаюсь, идея программы появилась у меня после общения с ним… Сколько ещё в мире таких людей? Сколько людей о них знают? Что остается миру после их смерти?.. Сколько бы мы не твердили о равенстве всех людей, сегодня есть лишь два места, где все действительно равны: баня и кладбище. Моя программа – это, наконец-то, фактическое торжество девиза «Liberte, Egalite, Fraternite» – через двести лет после его формального провозглашения!

Шкуль помолчал и подытожил:

– Так что, только после смерти – это справедливо.

Какое-то время оба молчали. Доктор переваривал услышанное, Гоша наслаждался произведенным эффектом. Наконец, осознав грандиозность замысла, Вощинский спросил:

– Но как же ты это обеспечишь?

– Это – самое трудное во всем проекте – с готовностью ответил Шкуль. Но программа должна будет в каждом случае распознавать, какого человека «вызывают» – живого или умершего. Живого она не «вызовет».

– И ты уже знаешь, как это сделать?

– Принципиально – да, технически – надо поработать.

– Грандиозно! – произнес Вощинский шепотом. Это будет… Я даже не знаю, с чем это сравнить… C технической революцией начала 20-го века… Паровой двигатель, телефон… Или – с полетом Гагарина…

– Главное успеть – буднично отозвался Шкуль.

Снова наступила пауза – и оказалось, что в помещении уже давно не звучит музыка, а снова, как два дня назад, её сменил телевизор, передававший новости канала «Евроньюс».

Речь шла о расследовании авиакатастрофы под Парижем и какой-то французский чиновник говорил о том, что спасателям пока не удалось найти тело только одного из 216-ти пассажиров, и что, судя по регистрационному списку, это гражданин России. Шкуль сразу вспомнил о позавчерашнем чудаковатом человеке, на этом самом месте утверждавшим, что он летел в разбившемся самолете.

«Ну, просто парижские тайны какие-то – подумал он. – Выходит, старик не врал, но… Как же это может быть?»… Но сегодняшний вечер, как и тот, позавчерашний, отнял у него слишком много энергии. После манифеста, прочитанного Вадиму, Шкуль чувствовал удовлетворение и опустошение – думать о странном старике было лень, тем более лень было рассказывать всю историю Вощинскому.

В конце-концов, в мире остается еще много необъяснимых вещей.

«А у меня остается время только на то, чтобы сделать программу» – оправдался Шкуль перед самим собой.

Оказывается, было уже около 12-ти. Тактичные официанты томно переминались с ноги на ногу, дожидаясь ухода последних клиентов. Несмотря на протесты Вощинского, Шкуль оплатил оба счета, каждый вызвал себе такси – и они вышли на улицу.

Притихший доктор, на которого Гошин проект произвел такое же впечатление, как Неопалимая Купина – на Моисея, уехал, едва пробормотав: «Держись» и «Я позвоню».

Шкуль остался один, дожидаясь свою машину на темной и пустой улице перед закрывшимся пабом – и тут же услышал за спиной неприятный, скрипучий и, кажется, знакомый голос:

– Простите, вас зовут Шкульчик?

Хорошая работенка – собирать по частям трупы!

Вряд ли кто-то стремится попасть на такую работу, но некоторые, все-таки, попадают.

Каким образом?

На первый взгляд, все по разному, но, если не копаться в подробностях, есть одна общая для всех причина.

Она называется: «Так получилось».

Есть и ещё кое-что, объединяющее людей подобных профессий, а именно: все они – ну, хорошо, не все, а только большинство – поначалу рассматривают эту работу как временную, пока не найдется что-то получше, а в итоге «задерживаются» на ней на долгие годы.

Чаще всего – навсегда.

Патрик Лавина́ был из этого большинства – и знал об этом.

Он пришел в институт судебной медицины при французском Бюро по расследованию авиакатастроф после окончания медицинского факультета и нескольких месяцев безуспешных попыток устроиться по специальности, служил здесь уже шесть лет – и вот, наконец, дослужился: впервые его назначили руководить работами по идентификации тел жертв авиакатастрофы у Вилье-Сен-Фредерик.

Что делать – и на такой работе приходится стремиться двигаться вверх!

Особых сложностей не предвиделось. Самолет развалился на части от удара о землю, разброс тел и обломков – небольшой. Быстро собрали и иденцифицировали все руки-ноги, по регистрационной ведомости установили имена и места в самолете их бывших владельцев…

И тут выяснилось, что не хватает ровно одного тела!

В это было трудно поверить – все фрагменты встали на свои места, как в картинке-пазле, из них собрали ровно 215 пассажиров и 12 членов экипажа. Но, согласно регистрационной ведомости и информации, полученной от командира корабля перед вылетом, в салоне было 216 пассажиров – и получается, что один пассажир исчез!

Полностью, со всеми своими «фрагментами»!

Лавина́ готов был поверить в то, что он остался в живых – бывает, что в таких катастрофах кто-то выживает, очень редко, но бывает. Но… куда он, черт побери, после этого делся? Вышел из упавшего с высоты 9000 метров самолета – и ушел по горе трупов и обломков, как Христос по воде?!.