Жан Гросс-Толстиков - В плену родного города

– Бе-бе-бе, не догонишь… Не дого…

Неожиданно раздались несколько раскатистых взрывов. Эшелон качнуло из стороны в сторону, как если бы чья-то исполинная рука схватила его, как лесного ужа. Люди закричали, толкаясь в панике. Поезд пошел под откос, увлекая сцепленные вагоны один за другим. То ли по каким-то законам физики, то ли по милостивому повелению Всевышнего, два последних вагона устояли на рельсах.

– Майя! – крикнула Берта Айзиковна, хватая дочь за руку, в то время, как людской поток увлекал ее саму к выходу из вагона.

– Мама! – на сколько хватало сил цепляясь за пальцы материнской руки, закричала девочка.

Вынесенные наружу люди хлынули живой волной по косогору в овраг. К стенаниям, крикам и плачу примешивался завывающий гул пикирующих самолетов, огрызающихся безустали стрекочащими пулеметами. Люди бежали прочь от эшелона обезумевшей толпой, каждую секунду редея на десятки.

Укрывшись в небольшом пролеске, недавние пассажиры злосчастного эшелона устало падали на землю, глазами выискивая своих родных и знакомых.

Нервно попыхивая папиросой, пожилой мужчина поднялся на пенек и поднял левую руку вверх, призывая к вниманию. Майя первой обратила на него внимание и тихонько толкнула мать локтем.

– Чего тебе? – укачивая хнычащего сына, буркнула Берта Айзиковна.

– Смотри, мам. Дядька однорукий…

– Нельзя так о чужом горе, – женщина строго прервала дочь.

– Да я не о том, – отмахнулась Майя. – Он сказать что-то хочет. Вон, на пенек взобрался.

Женщина подняла глаза на мужчину. Действительно, правый рукав его пиджака от почти самого плеча и до предполагаемой кисти, заправленной в карман пиджака пустотело развивался на ветру.

– Товарищи! – выдыхая сизые клубы папиросного дыма, крикнул мужчина. – Со всего эшелона осталось не более двадцати человек. Это трагично для всех нас… И я… от лица Советского правительства… призываю вас двигаться вперед, к нашим.

– Куда? – отозвался чей-то голос. – Куда двигаться-то, начальник? Поезда больше нет и другого поди не будет.

– Пойдем пешком, – ничуть не смутившись, добавил мужчина. – Пойдем в Смолевичи… Здесь недалеко.

– В живых остались калеки, да бабы с детьми… А туда, даже если лесом, поди километров двадцать, – вторил невидимый оратор.

– Двадцать шесть, – более тихо уточнил мужчина, спускаясь с пенька и тут же задумчиво присев на него.

– В Минск возвращаться тоже не резон, начальник, – к мужчине на пеньке подошел другой: мелкий, но коренастый. – Твоя правда, надо идти.

Цыкнув сквозь зубы в траву, мужичок присел на корточки и оскалился в редкой на зубы улыбке. Он сдвинул кепку на затылок и воткнул папиросу между потрескавшихся бледных губ, одним легким движение скрутив табачное изделие в «козью ножку».

– Савелий, – представился мужичок, протягивая широкую ладонь, пальцы которой покрывали многочисленные наколки в виде замысловатых перстней.

– Иван Матвеевич, – кивнул однорукий и пожал плечами.

– Ох, извини, начальник, – снова оскалился в улыбке Савелий и тотчас же поменял правую руку на левую.

– Да уж привык, – принимая рукопожатие, буркнул Иван Матвеевич.

Савелий поднялся на ноги и повернулся лицом к народу. Он несколько раз затянулся табачным дымком, плюнул в ладонь и затушил окурок. Майя невольно поежилась, представив как же больно прижигать самому себе руку.

– Ну, что люди добрые, – улыбнулся мужичок. – Давайте поднимаемся и вперед. Времени еще валом, глядишь, до темна доберемся.

Затем он деловито окликнул двух желторотых юнцов-солдатиков, всех своим видом подтверждающие, что были призваны в ряды Красной Армии несколькими днями ранее.

– Эй, служивые! Ружьишки исправны?

– А тебе какое дело? – неохотно отозвался один из солдат.

– Исключительно в бытовых целях интересуюсь, – усмехнулся Савелий. – Давайте, хлопцы. Один в начало колонны, второй стало быть замыкающий. И ушки держать в остро!

– Есть, – вскочил на ноги второй солдат, дернув ладонь к выбритому виску, но тотчас же был пойман сослуживцем за эту руку.

– Ты кому честь отдавать собрался? – злобно прошипел он. – Уркагану?

– Товарищи бойцы, – «однорукий» деловито заступился за Савелия. – Я занимаю должность парторга на …не важно каком… отдельном участке социалистического строительства с тыщ девятсот тридцать четвертого года. И я бы попросил вас… прислушаться и выполнить распоряжение товарища.

– Есть, прислушаться и выполнить! – отчеканил второй солдат и, получив одобрительный кивок Ивана Ивановича и Савелия, толкнул сослуживца в спину, подгоняя вперед.

Женщины зашушукались, но принялись подниматься, собирая детей и уцелевшие вещи. Вскочила на ноги и Майя. Она уверенно взялась за ручку маминого чемодана, но женщина тут же отобрала его.

– Устанешь еще, Майка. Идти долго, силы береги.

Группа уцелевших медленно побрела по лесной дороге грязной, оборванной толпой, схожей с нищими странниками.

Замыкающий группу беженцев, Савелий обогнал изможденных длинной дорогой людей и прихлопнул в плечо Ивана Матвеевича.

– Слышь-ка, Матвеич, – сказал он. – Где ночлежку думаешь делать?

– Может в колхозе? – неуверенно предположил тот.

– Сомневаюсь, – отрицательно замотал головой Савелий. – Подопечных у нас с тобой глянь сколько. Да все больше бабы с детьми. Не в коровник же их всех вести, люди поди.

– А где же тогда?

– Я не знаю… Ты – голова, тебе и решать.

– Может в клубе?

– В клубе – это хорошо, – мужичок оскалился гримасой улыбки и цыкнул сквозь зубы в песок. – Ночки покамест теплые, да крыша над головой не помешает… Глядишь, может в клубе твоем и рояль сыщется.

– А вы, Савелий, играть умеете? – недоверчиво покосившись на собеседника, уточнил Иван Матвеевич.

– А то! Маменька в детстве к роялю бечевкой привязывала, – засмеялся тот. – Вот пальчики мои и помнят кой-чего.

Савелий взмахнул обеими руками и игриво зашевелил в воздухе пальцами, будто играл на невидимом клавишном инструменте. Иван Матвеевич усмехнулся и часто закивал головой.

Неожиданно в небе снова послышался гул мотора и мгновенно поднявшие вверх лица беженцы увидели стремительно нагоняющий их самолет.

– Воздух! – крикнул солдатик, замыкающий шествие колонны.

В паническом страхе люди замерли на дороге, вместо того, чтобы разбежаться в укрытие. Истребитель спикировал ниже и разразился пулеметной очередью. Волна пуль прокатилась по дороге, вздымая фонтанчики песка. Будто очнувшись толпа бросилась врассыпную, но было уже поздно. Пулеметная очередь скосила большую часть колонны беженцев.

В общей суматохе Берта Айзиковна с ребенком на руках оказалась в канаве по одну сторону дороги, в то время, как Майя отскочила и упала в траву по другую сторону.