Борис Богданов - Простые повествовательные предложения

Распухшее светило залило запад жёлто-багровым и алым, и медленно опускалось в низкое редколесье. За ним начиналась болотистая низина, на краю которой стали на ночлег ватажники. Огонь, разведённый между двух валунов, весело трещал, поедая смолистую лесину. Вечер оказался тёплым, в темнеющем воздухе звенели комары, и глухо вздыхала трясина за спинами разбойников.

– Ишь, бормочет, – опасливо покосился назад Вяхирь. К свои сорока годам он сохранил деревенское простодушие и незлобливость. – Боязно мне что-то. Будто глядит кто в спину. Слышь, Старшой, нам болотину эту стороной бы обойти?

В глаза и за глаза вожака называли Старшой. Может быть, кто-то из ватажников и знал его настоящее имя, но за прошедшие недели Игнаций не услышал его ни разу. Старшой, кряжистый мужик примерно одних с Вяхирем лет, чернявый, со злыми глазами, отложил мясо и повернулся лицом к огню:

– Нельзя нам в обход, голубь, – спокойно, но непреклонно ответил он, – с болота нас не ждут, а серебро храбрых любит.

Сказал, обвёл всех тяжёлым взглядом и снова принялся жевать.

– Это ты верно, Старшой, – поспешил согласиться Вяхирь, – серебро, оно да, оно для смелых…

Когда-то давно были в этих местах серебряные копи. На островке среди трясин оказался выход жилы, Кароль Первый поставил там острожек, пригнал каторжан, и десяток солдат, для охраны. Сотню лет горбатились в шахте враги короны, поставляя звонкий металл для монетного двора. Поднимались к небу дымы костров, в которых калили руду, а сами каторжники в своё время навечно уходили вниз, в бурые торфяные глубины.

Потом шахты оскудели, и копи оказались заброшены. Прошли десятилетия, и про выработки почти все забыли. Однако лет десять назад в обороте снова появилось серебро из местных шахт. Старшой, насколько Игнациус понял из обрывков разговоров, полуслов и полуфраз за чаркой хмельного, узнал об этом у одного из менял. Наверное, этим знанием тот хотел купить жизнь, но добился лишь лёгкой смерти. Серебра было не так уж мало, значит, не ухоронка и не случайный клад разошлись по кошелям и карманам, но и не слишком много. Тут Старщой и смекнул: не совсем обмельчали старые копи. Сидят на шахте людишки, ломают камень и преступно чеканят монету. А коли так, придётся делиться.

Вспомнив о серебре, ватажники оживились и загомонили.

– Будет монета, дом себе поставлю, жёнку возьму. Из городских, ласковую! – горячился Стецко. – Не всё мне по лесам шастать!

– Кому ты рябой нужен? Может, старуха какая позарится, – ехидничал кто-то.

– Да ты кому это врёшь, – Стецко рванул рубаху на груди, – да я…

Игнациус скривился. Опять свара, как же надоела ему громкоголосая деревенщина!

Старшой, как настоящий атаман, тоже не терпел лишних склок.

– Ша, братия, – рявкнул он, – пасти заткнули! После посчитаетесь.

Возразить из двух десятков человек не осмелился никто.

Опустившуюся тишину мгновение спустя разорвал птичий крик. Странный и малость неправильный. Сова? «То ли сплюшка, то ли ушастая, не пойму, – задумался Игнаций, перебирая в памяти давние охоты, – а должна бы болотная»… Звук повторился, и тут же коротко всхлипнул и начал падать головой вперёд один из мужиков.

Время для Игнация остановилось, сейчас – безумно размазалось, а звуки пропали. В безмолвии рывками сменяли друг друга картины: разбойник грузно падает в угли … его голова выбивает облако искр… жало стрелы глядит наружу чуть выше его уха… висит в воздухе зловоние горящего волоса… чёрный провал рта Старшого и вздувшиеся жилы на его шее – «К оружию», – можно увидеть в движениях губ… Стецко с саблей в руке… неясное движение из темноты, тень, похожая на человека… Вяхирь, падает на колени, обхватив руками голову; из-под пальцев его бежит кровь… словно сторонний зритель следит Игнаций за собственной рукой, что путается в перевязи; это дико и невозможно; мешает зажатый в ладони давешний солид с профилем ублюдочного короля…

Потом время вернулось в предписанные берега, с жирным чмоком включился слух, но сразу мир вспыхнул безумными всполохами и разлетелся на осколки.

В голове бухало и звенело, как в те времена, когда Игнаций только приехал в столицу. Он ещё не знал нужных людей, был безденежен и жил в крохотной каморке на постоялом дворе. Окошко глядело на торжище и лавку чеканщика. Ремесло не терпит сонь, и Игнаций возненавидел того мастера и его инструменты.

Рот был забит какой-то липкой дрянью, поэтому его подташнивало, как от вонючего портового самогона. За сомкнутыми веками плавали цветные пятна, качались из стороны в стороны, и от этого мутило ещё больше. Ломило спину, словно в плечи и поясницу впились острые камни. Рук ниже локтей Игнациус не чувствовал вовсе. И словно волны шумели, накатывая на песчаный пляж. Игнациус прислушался, и шум превратился в голос: хрипловатый и низкий, но, несомненно, женский:

– … спорите, сёстры? – похоже, женщина была молода. Только в девичьем разговоре можно услыхать такие нежные тона, хотя и скрытые за нарочитой грубостью, – я так хочу, и так будет. Хватит одного.

«Это про меня? – удивился Игнациус. – Что случилось?» Он напрягся и сумел разлепить веки. Ничего не изменилось, вокруг была тьма. Но от малого усилия дикари, поселившиеся в голове, сильнее забили в барабаны, и снова загнали его в беспамятство.

Окончательно Игнаций пришёл в себя от боли в руках. Всю ночь его тащили куда-то, спутанного, как зверя. Теперь верёвки, стягивавшие его локти, сняли, и кровь пульсировала в онемевших кистях. Занимался рассвет. Небо на востоке посерело, и сквозь эту серость протаивали уже зеленовато-розовые тона. Игнаций сидел на моховой кочке, привалившись спиной к низкой болотной сосне. Голова гудела, но терпимо. Волосы слиплись от крови: похоже, стукнули его от души. На шею что-то давило. Игнаций поднял непослушные руки и нащупал широкий ошейник, ремень от которого был привязан к дереву за спиной. Вокруг, в утренней дымке, среди кочек торчали такие же угнетенные деревца. От видневшихся там и сям чёрных луж пахло стоялой водой. Болото! Зачем неизвестные «сёстры» затащили его сюда?

Перевязи со шпагой на поясе не было. Также не оказалось ни ножа в сапоге, ни шила в рукаве. Его обыскали – и сделали это хорошо. Но не убили. Он жив и почти свободен.

– Кха, кха, – закашлялся Игнаций. Звуки тонули в тумане, но его услышали:

– Очнулся, бычок?

Тот же голос, что и ночью! А вот и она сама – вышла из-за спины и протянула ему берестяную чашку с каким-то питьём. Только сейчас Игнаций почувствовал, как мучит его жажда! Стараясь не расплескать, он схватил сосуд и попробовал. Какой-то травяной отвар? Не отрава, наверняка. Не для того же его принесли сюда живым, что отравить? Прихлёбывая питьё маленькими глотками, Игнаций стал украдкой посматривать на похитительницу.