Татьяна Славина - Черный дар. Колдун поневоле

Поветиха и сама видела, что сваляла дурака. Не она ли говорила Поляне об ее необычности? А яблоко ведь от яблони недалеко катится.

– Вижу, виновата – прости. Ну, ты-то пойдешь?

– Куда?

– Да туда, к дому свекра твоего. Там вся деревня теперь. Хотели Синюшку снять, да все боятся. Может, ты пособишь, он же свекор тебе был, ты же в дом тот ходила раньше.

– Ну что ж, пойдем

У околицы собрались все, от мала до велика. Толпа напряженно гудела. Первая волна эмоций уже схлынула, каждый притерпелся к необратимости этого ужаса. Увидев Поветиху со спешащей следом Поляной, люди облегченно вздохнули и подались им навстречу. Теперь каждый решил, что ответственность за принятие решений лежит не на нем, а на этой вот голубоглазой женщине. Ее свекор жил в доме, оскверненном убийством, вот пусть она и решает, что делать дальше.

Поляна не видела ничего, кроме зловещей крыши дома. Да, Поветиха ничего не приукрасила, ужаснее картины трудно представить. Воронье уже облепило соседние деревья, но, опасаясь людей, не решалось начать пир. Изредка одна – две птицы срывались с ветвей и, пронзительно каркая, решались сделать круг над трубой с вожделенной закуской.

От вида того, что еще вчера было деревенским дурачком Синюшкой, самым безобидным, приветливым и немудреным жителем деревни, Поляне стало дурно. Но на нее смотрело столько глаз, смотрело с надеждой и доверием, что женщине пришлось взять себя в руки.

– На крышу можно попасть через волоковое окошко, – сказала Поляна, забывая, что проще было бы принести из сарая лестницу. – Кто пойдет со мной?

Несколько наиболее решительных мужчин вышло из толпы.

– Пошли.

В доме никто не жил вот уже десять лет, и, хотя замка на двери не было, никто не решился за эти годы переступить его порог. Славень, похоронив отца, похоронив скромно и одиноко (никто из односельчан не пришел на похороны, как не пришли они раньше и на похороны его матери), избегал заходить в осиротевший дом родителей. Неделю он ходил мрачнее тучи, а потом, не простившись, не сказав ни слова жене и малютке – дочке, ушел на рассвете и не вернулся. Поляна, было, кинулась искать мужа, оббежала всех соседей, все окрестные поля и леса. Пересилив страх, зашла и в дом свекра, где не бывала до этого ни разу, – ее здесь не жаловали – Славень как в воду канул.

И вот Поляна во второй раз переступает порог этого проклятого жилища. Любая женщина знает, сколько пыли может накопиться в доме, если не убирать в нем неделю, что же говорить о десяти годах запустения! Пыль взметнулась из-под ног вошедших, заставляя их кашлять и отплевываться. Паутина космами свисала с пучков сухих трав, развешенных вдоль стен. Солнечные лучи едва проникали сквозь грязные подслеповатые окошки. В остальном же ничего не изменилось за последние десять лет. Запах сырости и тлена был густ до осязаемости. Однако ничего не говорило о том, что здесь побывали убийцы.

Взобравшись на печь, мужчины отворили окошко, через которое обычно выпускался дым, и выбрались на крышу. Они сноровисто отвязали тело Синюшки от деревянного петуха, венчающего конек, обрезали веревку с камнем и опустили останки на землю. У Поляны так закружилась голова, что она едва удержалась на ногах.

– Подождите, не оставляйте меня одну! – крикнула она вслед уходящим спутникам.

Синюшку положили на траву возле дома. Бабы взвыли, запричитали, дети разбежались по соседним домам. Мужчины сурово потупили взоры.

– А сердце, как же его сердце? – Поляна обернулась к плетню.

Никто не хотел брать в руки окровавленный комок, надетый на кол. Даже Поветиха проворно сунула руки под передник.

– Не можем же мы похоронить человека без сердца, не можем позволить воронам расклевать его!

Поляна решительно шагнула к плетню и коснулась ладонями Синюшкиного сердца.

Она не поняла, что случилось дальше. Люди исчезли, солнечный свет померк, на ночном небе, закрытом облаками, – ни звездочки. Оглянувшись, она узнала сгорбившуюся в темноте избу свекра. В окошке горел свет! Страха она не почувствовала, только любопытство: интересно, кто это зажег свечу в пустующем доме? Прокралась к окошку и прижалась лицом к мутному бычьему пузырю.

Свеча не стояла на столе, а висела над ним, озаряя трепетным светом собравшихся вокруг. Их было четверо – все в черных охабенях с капюшонами, из-под которых выглядывали бледные лица с дьявольски горящими глазами. Одного она узнала – это был ее покойный свекор! И опять она не почувствовала никакого страха, только любопытство. Почему от черных фигур ни одна тень не скользнула по стенам? Почему пыль, густо устилающая все вокруг, ни разу не взметнулась под ногами пришельцев?

Поляне захотелось поздороваться с теми, кто был в доме, ведь она всегда здоровалась со всеми, и все любили ее за это. Она постучала по раме пальцем. Взгляд черных глаз свекра прожег ее насквозь. Удивительно, как он разглядел ее в темноте, да еще через потрескавшийся бычий пузырь, едва пропускающий свет?

– А-а, это всего лишь деревенский дурачок, – губы свекра искривились в усмешке. – Его можно не опасаться. Даже если он расскажет о том, что видел нас, все примут его слова за бред сумасшедшего.

– Оно так, конечно, – возразил другой. – Но ведь нам все равно нужно как-то дать понять этим людишкам, что мы пришли, а им – ха-ха-ха – пора убираться из этого мира. Вот мы и оставим им свой знак.

Все четверо глухо расхохотались и, повернувшись к окну, протянули к Поляне руки. Руки эти, странно удлинившись, прошли сквозь бревна и схватили Поляну за горло, плечи, ноги, руки. Вот тут она испугалась, но сознание спасительно отключилось…

Поляна огляделась – кругом толпились односельчане, серый свет дождливого осеннего дня не оставлял сомнений в том, какое сейчас было время суток. Ладони, в которых лежало Синюшкино сердце, кололо тысячами ледяных иголок.

Поляна выронила сердце из рук, силы оставили ее.

Хоронили Синюшку всем селом, да и могло ли быть иначе? Все любили славного малого, все привечали, а тут – такая страшная смерть. Пересудов было немало, но никто не мог додуматься, кому помешал безобидный дурачок, за что его так зверски убили?

Хуже всего было то, что никто не видел в деревне чужаков, значит, убили свои, деревенские. И каждый стал коситься на соседа, боясь, что прожил столько лет бок о бок с тайным убийцей.

А Поляна молчала. Ей было стыдно перед односельчанами за свой внезапный обморок: никогда не слыла она неженкой. И тем более, никому не могла она рассказать о своем видении. Кто бы ей поверил? Она и сама-то сначала не придала значения тому, что увидела: кто же придает значение кошмару? Но что-то заставляло ее снова и снова вспоминать увиденное, и вдруг до нее дошло: она чувствовала себя Синюшкой! И убит был Синюшка, а не она, Поляна. О, Боги! Возможно ли, чтобы прикосновение к вырванному из груди сердцу позволило влезть в чужую шкуру, почувствовать себя другим человеком, увидеть то, что видел он перед своей смертью?