Татьяна Славина - Черный дар. Колдун поневоле

Однако на пороге знахарку встретила Любима: босая, в исподней рубахе, нечесаные волосы на обезумевших от горя глазах.

– Сыночек мой, кровинушка моя, а-а-а, – и женщина сползла у двери на пол, захлебнувшись болью.

– Пойдем, милая, пойдем в избу, – Поветиха, сразу поняв все, кинулась поднимать Любиму. – Мороз-то какой, сама заболеешь. Пойдем!

Несчастная мать отрешенно дала поднять себя, неуверенно перебирая ватными ногами, перешагнула порог. В избе было сумрачно и сыро. Нетопленная печь с недоумением взирала на хозяйку: почему не разожгла приготовленные с вечера поленья, почему не гремит чугунами и сковородками? Окошки затянуло морозным узором так, что свет еле пробивался с улицы. На лавке, вытянувшись всем своим маленьким тельцем, с серьезным и скорбным лицом застыл мальчонка.

– А-ах! – ноги Любимы подкосились, и Поветиха не смогла удержать сломленную горем мать.

Женщина упала возле лавки на колени, уткнулась головой в холодный бок сына, хотела заплакать – но не получилось. Видно, все слезы были уже выплаканы ночью, горло, как удавкой кто сдавил.

Поветиха опустилась рядом, молча сочувствуя. Да и есть ли на свете слова, которые могли бы утешить потерявшую сына мать?

В растерянности знахарка достала из-за пазухи теплые яблоки и положила их на грудь покойника.

– Вот, сыночку твоему несла, думала порадовать, да не успела.

Любима подняла голову. Вид немудреных гостинцев, словно взорвал ей грудь, выпустив на волю материнское горе.

– Соколик мой ясный! – заголосила она. – Закрылись глазоньки твои синие, не видишь ты, милый, какие яблочки тебе бабушка принесла! Ох, не попробуешь ты больше яблочек, солнышка не увидишь. Схоронят тебя в могилке, земли сырой на грудь навалят. И холодно тебе будет, а я не смогу согреть сыночка своего любимого. И за что мне несчастье такое, чем Богов прогневала? Как жить теперь буду, горемычная?

Постепенно изба наполнялась соседками. Женщины скорбно переглядывались, перешептывались, прикрыв рот ладонью. Потом, видно, решив, что пришло время, подняли Любиму с пола, увели, утешая, от изголовья сына. Другие, возглавляемые знахаркой, принялись готовить тело умершего к погребению. Позже пришли мужчины со свежевыдолбленной колодой. Отец прощался с сыном сурово и молчаливо. Все шло своим чередом, так, как было при дедах и прадедах. И не знали селяне, не ведали, что заглянет такое горе еще не в один дом. Страшная, непонятная, неведомая хворь потянет в могилы их ребятишек, одного за другим, одного за другим.

Недели не прошло, как захворали еще двое, а потом еще пятеро ребятишек. Все они лежали вялые и безразличные ко всему, отказывались есть и разговаривать. Поветиха сбилась с ног, навещая больных. Пошли в ход все запасы трав знахарки, все ее заговоры, а толку – никакого.

– Деточка, ну скажи мне, где болит-то у тебя? – уговаривала бабка очередного пациента.

Но тот только отворачивался к стене и, молча, ронял слезы.

– Не иначе, лихоманка какая-то, – судачили селяне и строго-настрого запрещали своим детям выходить со двора, общаться со сверстниками.

Деревня замерла. Сидя в занесенных снегом избах, люди ждали беды. И она приходила.

Однажды, заглянувшая к Поляне Поветиха, принесла нерадостную весть и Ясе.

– Эх, девонька, подружка твоя, Беляна, тоже заболела вчера. Я у них утром была – та же история, что и с другими. Чем детям помочь – ума не приложу!

– Ах, мамочка, разреши, я сбегаю к Беляне, навещу ее, – Яся просительно заглянула в глаза Поляне.

– Э, нет, – вмешалась Поветиха. – Не ходи туда. Кто знает, как эта зараза распространяется. Не хватало еще и тебе заболеть!

– И верно, не ходи, доченька. Помочь подружке все равно не сможешь, а вдруг сама заболеешь!

– Ну тогда, ну тогда… Вот, придумала!

Яся бросилась за печку, в свой уголок и принесла оттуда тряпичную куклу.

– Отнеси, бабулечка, эту куклу Беляне, она ей очень нравилась. Я уже большая, мне куклы ни к чему, а ей радостно будет.

– Ладно, ладно, отнесу, – покивала головой Поветиха.

Она вспомнила, как не успела отнести яблоки, и тяжело вздохнула.

А ночью Поляна проснулась оттого, что дочка, дрожа, залезла к ней под одеяло.

– Ох, мамочка, какой мне страшный сон привиделся! – девочка прижалась к матери, ища у нее защиты и успокоения.

– Страшный, говоришь? Ну, расскажи мне, а то снова заснуть не сможешь.

– Снилось мне, будто сижу я у Беляны в избе, а она больная на лавке лежит. И вот смотрю я, а у нее из живота вдруг какой-то светящийся шнур появляется и начинает тянуться к двери. Потом ползет под дверь, я тихонько – за ним. Дверь открыла, гляжу – а шнур в колодец, что у них в сенях, спускается. И вроде не шнур это, а как ручей светлый. И течет он из беляниного живота в колодец. А сама-то Беляна все бледней становится, все бледней. Тут дверь как хлопнет! Я от страха и проснулась.

Девочка прижалась к теплому боку матери, поджала колени к подбородку, натянув на них подол длинной рубахи. Ее била крупная дрожь. Даже зубы выстукивали – щелк-щелк – страшно!

Поляна обняла девочку, погладила ее по волосам, коснулась подрагивающей щеки.

– Ну, что ты, что ты, Ясочка моя! Чего снов-то пугаться? Сон – он и есть сон. Утро придет, ты про него и забудешь. Ишь, дрожь-то тебя как пробирает! Ничего не бойся. Я завтра к Беляне сама схожу, привет от тебя передам. А ты – спи. О страшном не думай. Лучше вспомни что-нибудь хорошее. Ну, хоть как мы летом на речку ходили. Помнишь, какая вода в ней была: теплая, прозрачная. А как она на солнышке сверкала! А стрекозки, стрекозки, помнишь, какие красивые над водой летали? А ты их все поймать норовила?..

Журчит полянин голос, то тише, то громче, как речка плавная течет. И Яся постепенно успокаивается. Вот уже и глаза прикрыла, вот уже снова она на берегу речки пересыпает из ладошки в ладошку горячий песок.

– Спи, доченька, спи, крошка моя! Пусть обойдут тебя стороной горести и страхи.

Наутро Поляна, как и обещала, отправилась к соседям проведать Беляну. Ухнув у крыльца в наметенный ночью сугроб, зачерпнув полные валенки рыхлого снега, хотела, было, вернуться, снег вытряхнуть, дорожку расчистить, да передумала. Идти-то до соседнего дома всего ничего, авось, снег в валенках растаять не успеет. А дорожку она потом расчистит. Поляна знала, с каким нетерпением ждет дочка вестей о подружке. Зачем же томить ее неизвестностью?

Вот и порог соседей. Мгновение Поляна помедлила, вглядываясь в дверную ручку: что ждет ее? Вдруг за дверью – беда непоправимая?

Тихонько отворив дверь, Поляна переступила порог, очутившись в темных сенях. И – вскрикнула от неожиданности. То, что она увидела в пропахшей плесенью темноте сеней, была словно картинка из ясиного сна. Из-под закрытой двери из горницы тянулся светлый ручеек, пропадая другим своим концом в колодце. Поляна зажмурилась, потрясла головой, отгоняя наваждение, но, когда она вновь открыла глаза, ничего не изменилось.