Анна Райнова - Безымянный замок. Историческое фэнтези

Мечислав обернулся к Агнице и уже не мог оторвать от нее взгляда. Волшебная всадница светилась во тьме, ее ниспадающие одеяния излучали мягкий свет, позволявший разглядеть не только саму чаровницу, понимающе улыбавшуюся ему, едва он останавливал на ней взор чуть дольше, чем следовало, но и дорогу, уходящую вглубь бора, петляющую меж высоченными вековыми деревьями.

Вскоре широкий ручей пересек их путь, напоил путника, поспешившего наполнить полупустую флягу, и его увлечённого новым знакомством коня, всю дорогу тихонько переговаривавшегося с Ласточкой. Лес густел, наполнялся поваленными деревами, обступая путников, закрывая игольчатыми кронами; вот уж и тропинка потерялась из глаз, потонув в непроглядной тьме. Агница взмахнула рукавом. Стайка светящихся белым пламенем шариков, точно пригоршня маленьких лун выплыла из одежд и, устремившись вперёд, красивой гирляндой рассыпалась по стволам, освещая путь. Стоило Серко проехать светлое место, как огоньки, точно живые, вспорхнув с насиженных мест, перелетели дальше, и выстроились перед Агницей в яркую шеренгу. В том, что берегиня отлично видит и в кромешной тьме, Мечислав уже не сомневался, но то ли поиграть захотела, то ли показать рыцарю на что способна волшебница из ларца. Притихшие лошади, настороженно прядая ушами, вслушивались в шорохи обступающего их всё теснее исполинского леса и осторожно переставляли копыта. Неподалёку заухал очнувшийся от спячки филин, треснула обломившаяся ветка, засвистела проснувшаяся иволга, мяукнула и замолкла. Древний лес и под пологом ночи жил, полнился звуками, тресками и поствистами, шуршаниями неведомых созданий. Ощущения уткнувшихся в него со всех сторон взглядов, пристально разглядывающих непрошеного гостя, сомкнуло рыцарю уста. Ведь он и раньше пробирался лесом, да только дыхание и взор его, увлечённый душевными терзаниями новик не замечал. Исполин исподволь приглядывался к вторгшемуся путнику, рассматривал тысячами глаз, стараясь понять, чего ожидать от незваного гостя и его, творящей волшбу, спутницы.

Ощущение вдруг пропало, будто сосновник принял, наконец, решение пустить рыцаря и отвернулся, утратив всякий интерес – в тот же миг, открывая перед Мечиславом свободную, устланную ковром из пожелтелых сосновых иголок поляну, расступились дерева. Агница легко выпорхнула из седла, обошла лужайку, приникла к одному из стволов и прислушалась, затем, уверившись что всё тихо, вновь подняла руку. Прежде освещавшие тропинку огоньки, рассыпавшись вокруг, повисли на шершавых стволах. Их призрачного света оказалось достаточно, чтобы Мечислав смог разглядеть каждую иголку.

Сквозь прозрачное струящееся одеяние Агницы проглядывали очертания изящного нагого тела. У Мечислава только теперь узревшего красоту девичью, вмиг перехватило дух.

– Вот и до ночлега добрались, – обернувшись, вывела залившегося краской спутника из столбняка берегиня. – Вижу, чистоту свою Мечиславушка утратить не успел. Да ты не прячь стыдливо взоры, на меня глядеть не грех, всё одно глаз видит, а зуб неймет. – И засмеялась заливисто, повергнув новика в ещё пущее стеснение. А, насмеявшись, сразу замолчала. Мечислав спешился, не зная куда прятать глаза, наклонился стреножить Серко.

– Дай коню волю, всё одно от Ласточки моей теперь никуда не денется, – остановила его Агница.

Рыцарь согласно кивнул, разложив на земле свои нехитрые пожитки, и обошёл поляну в поисках подходящего для костра места, всё так же избегая глядеть в сторону нагой своей обережницы. Нашел, нагрёб кучку из сухих иголок, достал из-за пояса кресало, опустился на колени, а костерок возьми да и вспыхни сам собой, да так ярко, что чуть было не опалил отпрянувшего новика. Смех разлился, разбежался по лесу во все стороны, волшебным эхом перекликаясь и вторя самому себе.

– Надо же, опять испугался, – прыснула в рукав неведомым образом оказавшаяся прямо перед ним Агница.

– Не испугался вовсе, – будто ребенок насупился Мечислав и, устыдившись, стал усердно разделывать зайца.

– Знаю, ты у нас бесстрашный, а на меня все одно глядеть боишься, – шепнула берегиня на ухо и внове рассыпалась бисерным хохотком.

– Не боюсь, – сквозь зубы процедил задетый за живое рыцарь и уверенно поднял глаза, да только Агница уселась напротив. Сокрытая пламенем, принялась расчёсывать свои длинные тяжёлые локоны алмазным гребнем. Мечислав, с трудом отводя от неё взгляд, почти на ощупь освежевал тушку, засыпал солью шкурку, остро зачистил конец валявшейся неподалёку ветки, насадил зайца, затем всё так же молча стал искать рогатины, чтобы изжарить добычу на вертеле. Агница молчала, да всё расчёсывалась, не взглянув в его сторону даже тогда, когда он, закончив приготовления, сел у костра и воззрился прямо на неё.

Ему вдруг остро захотелось снова услышать нежный серебряный голос, ласково, как никто прежде называвший его Мечиславушкой, поговорить с ней о чём угодно, лишь бы слышать, да только нарушить тишину первым никак не решался. Агница спрятала гребень, прилегла напротив, на локоток опершись, и стала смотреть на лижущие бочок поджаривавшейся ароматной тушки язычки пламени. Молчание становилось всё мучительнее. Поворачивая добычу над костром, Мечислав то краснел, то бледнел, корил себя за никчёмную стыдливость, впиваясь глазами в ромашки, венчавшие склонённую к огню прекрасную голову. Наконец, когда ужин был готов, рыцарь стал на колени, прося благословения Спасителя, а когда повернулся к костру, на прежнем месте девушки не нашел. Не было её и на поляне, а светившие ранее белым пламенем огоньки исчезли со стволов. Неужто обиделась, ушла?

Сердце новика сжалось, он открыл флягу, сделал большой глоток сливовицы и вновь обошел поляну. Тишина обуяла бор: ветер стих, а с ним стихли все звуки, только тихонько переговаривались меж собой две лошади. Костёр дотлевал, луна одиноким глазом застыла в зените, как бы намекая: пора дать отдых усталому телу. Рыцарь, не чувствуя вкуса, быстро расправился с зайцем, постелил себе плащ и еще раз обернувшись, смежил налившиеся усталостью после долгого перехода веки, для успокоения силясь представить лицо Иоанны. Вместо этого видел Агницу невыразимо прекрасную в своей первозданной, прикрытой лишь прозрачным одеянием наготе, и оттого без конца ворочался. Потом, не выдержав, вскочил, вытащил ларец, открыл его:

– Агница, – позвал едва слышно. Ларец остался безответным. – Прости, если обидел.

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда поляна засветилась, точно дерева и иглы под ногами обсели сонмы светлячков. Поднялся лёгкий ветерок, застывший с ларцом в руках Мечислав услышал, нет, невозможно подобрать сравнения, то была тихая, проникающая под кожу своей неизбывной тоской, чарующая мелодия. Музыка лилась отовсюду, будто пело всё: земля и небеса, да и сосны вокруг, изливалась в уши волшебной амброзией, завораживала, заставляя вибрировать вместе с каждым звуком измученную душу не находящего отдохновения путника, что мог лишь внимать с разинутым ртом, боясь пошевелиться и тем самым спугнуть очарование. Из его глаз вдруг брызнули и потекли по щекам слёзы. Верно потому размытым белым пятном показалась ему явившаяся вновь в самой середине поляны Агница, упреждая каждый новый звук, ритмично взмахивающая рукавами. Он смотрел на гибкое тело, до боли напрягая глаза, и сам не понял, как приблизился к сказочной деве и попытался прикоснуться к руке, но пальцы прошли насквозь. Агница вздрогнула, музыка прекратилась.